Реквием опадающих листьев
Шрифт:
— Мне любопытно, — приподняла бровь девушка, — сколько времени тебе понадобится, чтобы понять: эта рыжая мертвой хваткой вцепилась в Лайонела и отодрать ее от него можно только с плотью.
Порфирио засмеялся:
— Неужели все так серьезно?
— Более чем.
— Посмотрим, — сказал тот и отошел к столику с фонтаном.
Еще на полчаса в гостиной установилось скучное ожидание.
И оно было вознаграждено.
Лайонел появился как смерч, широко распахнув двери и наполнив гостиную ледяным дыханием зимы. Прибыл в одиночестве и сразу, наградив хозяйку лишь кивком,
Правитель остался, взгляд голубых глаз оценивающе остановился на оркестре, затем любовно скользнул по ледяной скульптуре Афродиты и наконец удостоил и саму Анжелику. Судя по тому, как чуть приподнялись кончики его губ, хозяйка выиграла у Афродиты, чем могла смело гордиться.
Лайонел приблизился и протянул ей руку.
— Потанцуем?
Девушка недоверчиво смотрела на его ладонь. Внутри боролись: тщеславное желание доказать всем, что его по-прежнему влечет к ней; гордыня, напоминающая, как он бросил ее, и ранее незнакомое беспокойство, предостерегающее о зыбкости пути, ведущего в объятия этого мужчины.
Все смотрели на нее, все ждали. Анжелика чуть надавила на каблук, и тот треснул. А девушка, опустив глаза, лишь бы не смотреть в прекрасное лицо, прошептала:
— Кажется, я сломала каблук. — Затем быстро вышла из гостиной, а закрыв за собой дверь, остановилась и перевела дыхание.
Следом за ней выскользнул Даймонд. Их взгляды встретились, и в этот миг она поняла, что никого на всем белом свете она не любит так, как его. И беспокойство, наполнившее ее сердце минутой раньше, было страхом из-за своего извечного тщеславия потерять Даймонда.
Нечто подобное она испытывала рядом с Морганом, только не смогла понять вовремя. Тогда она выбрала тщеславие, не предусмотрев, что миг его триумфа ничтожно краток и не стоит слишком больших потерь.
В прихожую вошел Фарнезе и улыбнулся им обоим, обронив:
— Браво, Анжелика. Самомнение Лайонела можно отдирать от асфальта на Дворцовой площади.
Девушка рассеянно кивнула.
— Он любит эту площадь.
Анжелика сходила в спальню сменить туфли, а когда вернулась в гостиную, музыка затихла, Лайонел выпустил из объятий обалдевшую от счастья Викторию Кондратьеву и направился к остальным дамам. Он отвечал на их флирт, заигрывал и вел себя как прежде, до появления в его жизни Кати.
Чем дольше девушка наблюдала за ним, тем больше возрастало всеобщее и ее собственное недоумение.
А когда Бриан Джонсон осторожно поинтересовался: «Екатерина прибудет позже?» — Лайонел наградил его таким взглядом, что каждому присутствующему стало ясно: Екатерина впала в немилость.
Тогда Джонсон, несколько изумив гостей, взял под руку Анчика, и оба демонстративно удалились.
Чуть позже Лайонел вновь подошел к хозяйке приема, но лишь для того, чтобы узнать:
— Суворова была?
— Нет. Ты же знаешь, она редко вылезает из своего захолустья.
Молодой человек помолчал, разглядывая ее.
— По кому улыбаешься?
Анжелика негромко рассмеялась.
— По твоим выкинутым игрушкам. Кажется, ты разлюбил играть дешевыми куклами и вернулся к своим
В один миг ей показалось — он ее убьет. А в следующий он принял бокал, залпом осушил, швырнул его в камин и, наклонившись к самому ее уху, шепнул:
— За твой, сломанный каблук, красавица.
От его голоса у нее по телу пробежала сладостная дрожь. Анжелика проводила его взглядом до дверей. Лайонел благодарил? Это было что-то новенькое. Неужели его привело к ней желание забыться, как тогда в гостевой комнате Моргана Нориша? Своим отказом от танца она отказалась от ночи с Лайонелом, и он явно был ей за это благодарен.
Они сидели на крыше четырехэтажки, расположенной напротив дома из красного кирпича, обнесенного стеной с колючей проволокой. На углу завода из тонкой черной трубы тянулся неизменный дым. Недавно прошел дождь, и асфальт внизу блестел в ярком свете луны и россыпи звезд. Лунный свет падал на мокрые рыжие листья деревьев, серебря на них капли. На дворе стояла глубокая ночь, все звуки города стихли, звучала игривая мелодия соблазна Камиля Сен-Санса «Танец жриц» — она словно манила, зазывала и увлекала за собой. Музыка из оперы «Самсон и Далила» напомнила девушке летнюю ночь в Петергофе — когда Лайонел рассказывал ей о Самсоне, которого соблазнила и предала женщина, и о его волшебных волосах, подобных лучам солнца.
Йоро старательно складывал на коленях самолетик из листка, исписанного неровными каракулями. Мальчик закончил бумажную поделку и запустил ее в воздух, со вздохом пожаловавшись:
— Я никогда не напишу эту проклятое письмо.
Катя покосилась на лежащую рядом с ним тетрадь, откуда он выдрал лист.
— А если представить, что Кира уехала и вы давно не виделись?
— Как же представить? — пригорюнился мальчик. — Я вижу ее каждый день!
— А если вам какое-то время не встречаться? Чтобы ты соскучился!
Он задумчиво наклонил голову, затем решительно тряхнул ею:
— Нет! Может оказаться так: мы не будем видеться, а я письмо все равно не напишу. Получится — зря скучал!
Девушка закинула ногу на ногу.
— Ну… а ты и дня без нее не можешь?
— Я… — он помолчал, — я не знаю. Наверное могу. Только не хочу.
— М-м-м…
Йоро грустно посмотрел на нее.
— Это плохо?
— Нет, что ты, вовсе нет, — спешно заверила Катя, — ты ведь тоже Кире очень нравишься и уверена, она бы ни за что не хотела скучать по тебе!
— Правда? — Глаза мальчика расширились.
Девушка обняла его за плечи.
— На свете не ничего хуже, чем скучать по тебе!
Он засмеялся и легонько пихнул ее плечом.
— Выдумаешь тоже! Кира… она… — Он умолк и долго молчал, а потом тихо закончил: — Она не скучала бы по мне.
— Почему ты так думаешь?
Йоро мучительно вздохнул.
— Просто знаю.
Девушка растерянно смотрела на него, не зная что и сказать на подобное признание. Но мальчик, точно дурной сон, прогнал горечь из уголков рта широкой улыбкой и весело спросил: