Реквием опадающих листьев

Молчанова Ирина Алексеевна

— На улице дождь, возьми зонт, — обронил тот. Можно было подумать, это не он только что, как само собой разумеющееся, предложил убить ее родителей. Абсолютно ничто не поколебало его задумчивости, даже музыка не изменилась.

Схватившись за дверную ручку, она обернулась и с обидой выплюнула:

— Гнусный червь!

Он наконец посмотрел на нее, да так, слово они давно не виделись, а тут — нежданно-негаданно — бац.

— Прости?

— Да, именно «Прости» ты должен говорить. Только, черт тебя побери, без

вопросительной интонации!

— Я чем-то обидел тебя? — утомленно потерев переносицу, поинтересовался он.

— Еще осмеливаешься спрашивать? — задохнулась она от ярости и, выходя, громко захлопнула дверь.

В своей комнате Катя переоделась из легкого домашнего платья в джинсы и куртку, взяла зонт и покинула дом. Во дворе она увидела Йоро. Мальчик сидел на коленях возле лужи и зачарованно наблюдал за игрой капель. Они покрывали его черное обнаженное тело, водяные прозрачные струи текли с волос по лицу.

— Катя! — обрадовался мальчик.

Она улыбнулась.

— Что ты делаешь?

Он поднялся, на коленях остались отпечатки земли с песком. Оборотень не придавал значения таким мелочам.

— Мне нравится вода. А куда ты идешь?

Девушка приподняла над собой зонтик.

— Туда, где очень много воды. Хочешь со мной?

— Еще бы!

Они вышли из ворот, и мальчик, весело шлепая босыми ногами по лужам, удивленно поинтересовался:

— Зачем тебе зонт? Дождь — это слезы самих ангелов. — Он выставил перед собой ладошки. — Разве можно укрываться от него клеенкой?

— Ну, хорошо. — Девушка сложила зонт и бросила его за высокую ограду с колючей проволокой. — Пусть я и не верю, что ангелы способны плакать. Судя по их детям, могу с уверенностью сказать: ангелы бесчувственные негодяи.

— Ты чем-то расстроена? — участливо спросил Йоро.

— Кажется, я живу с самим сатаной.

— М-м-м, — только и промычал тот.

За час, то ускоряясь, то переходя на обычный шаг, они добрались до Петергофа. Дождь лишь усилился, холодные колючие капли хлестали по лицу и шуршали в золотистых кронах деревьев.

Девушка с мальчиком вошли через главный вход в Верхний парк. Фонтаны на главной аллее «Межеумный», «Нептун» и «Дубовый» не работали. Мраморные статуи венецианских мастеров семнадцатого века в дымке дождя напоминали призрачные фигуры. Особенно величественно выглядела статуя Нептуна, у чьих ног на морских конях и дельфинах скакали тритоны и наяды. В памяти тут же ожил венецианский правитель. Впрочем, он и не позволял надолго о себе забыть. После разыгранной на маскараде ссоры она уединилась с Фар- незе в зале на втором этаже замка, и мужчина признался ей в любви. С той ночи он стал постоянно ей названивать, чтобы пожелать «Доброго утра», «Приятного аппетита», писал письма и присылал цветы.

Последний его букет орхидей Лайонел в ярости швырнул в посыльного и приказал больше никогда не доставлять в его

дом цветов. И в тот же вечер получил шкатулку на свое имя. В записке значилось: «Передай моей прекрасной Екатерине». Лайонел выгреб оттуда рубиновое колье и отдал его одной из девушек, которые пришли убирать дом. Сколько бы Катя ни говорила, что любит только его, а Порфирио ей не нужен, у нее сложилось впечатление, что Лайонел в ней сомневается.

Йоро сразу же устремился к увитому красно-желтой листвой длинному арочному коридору из трельяжей.

Девушка улыбалась, глядя, как восторженно маленький оборотень прикасается к стволам деревьев, согнутых вдоль каркасов арки, гладит розоватые листья, усаживается на скамеечки, тут же вскакивает и вновь дотрагивается до всего вокруг.

— Видела бы Кира, — сказал Йоро, когда они вышли из живой арки.

— Уверена, она видела, — заверила Катя.

Светящиеся счастьем глаза потускнели, мальчик отвернулся.

— Йоро, что между вами произошло? — Она видела, что ее любимчик уже несколько дней ходит грустный, часами проводит время в коридоре на втором этаже, тоскливо глядя на закрытую дверь комнаты Киры. Но почему-то не стучится.

Оборотень поднял глаза и прошептал:

— Кира меня избегает, а я не знаю, что сделал не так.

Девушка обняла его за плечи, воскликнув:

— Да что ты мог сделать плохого, ты самый лучший!

Решетка для вьющихся растений в садовой архитектуре.

— Иногда мне кажется… — Он не договорил и вздохнул, а потом тихо закончил: — Она не любит меня.

— Любит, — горячо запротестовала Катя, — возможно, она просто не умеет выражать свои чувства!

— Их и не нужно выражать. — Он коснулся груди. — Все тут. Когда я вижу ее, у меня сердце стучит сильно-сильно, как будто вот-вот выскочит. А у нее нет.

Катя засмеялась, потрепав мальчика по волосам.

— Ну конечно, милый, она же вампир, наши сердца другие!

Он покачал головой.

— Нет, не другие. Теперь, когда мы не видимся, у меня столько мыслей для письма, но хорошо их записать все равно не получается. Да она, наверное, и не ждет моего письма.

Они надолго замолчали, пока шли по аллее вдоль елей с одной стороны и Большого дворца с другой к мраморной лестнице. Та вела на трассу, откуда открывался прекрасный вид на Нижний парк и Большой каскад.

Звучало Адажио соль мажор Муцио Клементи — звонкое, как дождь.

Йоро, глядя во все глаза на панораму потрясающей красоты, забыл печаль и подбежал к белоснежной балюстраде, украшенной позолоченными вазами.

Шли минуты, а мальчик все смотрел на блеск Морского канала, статуи, стройных аллей и зеленых газонов. На его хорошенькой мордашке были написаны восхищение и потрясение.

Катя спустилась по лестнице в сад. Йоро догнал.

— Я никогда не видел такой красоты. Я бы тут жил.