Реквием по братве
Шрифт:
И все же он сумел, воспользовавшись секундным приливом энергии, прилепить к спинке кресла двух черепашек, и, если оценивать по шкале вечности, для него это был такой же подвиг, как для былинного витязя схватка в одиночку с огнедышащим драконом.
Совершив сие деяние, Боренька сполз с кресла и выпрямился на ватных ногах. Затем осторожно, словно на ощупь, направился к двери.
— Куда спешишь, мальчик? — окликнул его космонавт. — Смотри еще.
Боренька пролепетал:
— Я сейчас вернусь. Мне надо…
К нему подошел старший из игроков и слегка ткнул кием в живот.
— Понравилось, крысенок?
— Очень, господин!
— Хочешь убежать?
— Что вы, — Боренька не поднимал глаз, чтобы
— Ты красивый, ничего. Принеси «Мальборо». Потом будешь сосать. Понял, нет?
— Туда и обратно, — сказал Интернет.
В коридоре провел ладонью по лицу и увидел на пальцах серые полоски, следы слез.
ГЛАВА 9
В сауну залетел, не чуя ног под собой. Здесь все было так, как Санек обещал. Небольшая, без окон комната со скамьями вдоль стен, заваленная барахлом — тюки с бельем, перехваченные крест-накрест простынями, какие-то картонные ящики… Боренька пересек комнату и заглянул в смежную дверь: там тоже никого — среднего размера помещение с душевыми кабинками, — но из третьей, полуоткрытой двери доносились мужские голоса и женское повизгивание.
Борис присел на скамью, отодвинув увесистый тюк — сердце мячиком скакало в груди, космонавты все еще стояли перед глазами. «Ты просто мерзкая, трусливая мышь, — признался он себе. — Ведь они тебе ничего не сделали плохого».
Расстегнул молнию на сумке, достал последнего черепа-шонка и в сентиментальном порыве поцеловал черную усатую мордочку. Тут все и случилось. Дверь из коридора, которую он плотно закрыл, отворилась, и вошли двое мужчин в черных костюмах и с бабочками. Один взял у него из рук черепашку, второй усмешливо спросил:
— Чего-то ты, постреленок, много суетишься. Передвигаешься туда-сюда… Ты кто такой?
Борис не успел испугаться, привстал, но мужик пихнул его обратно на скамью.
— Не спеши… встанешь, когда скажем. Так кто ты?
— Я?
— Болванка от х… Отвечай быстро, сопляк!
— Какое вы имеете право? Я пришел отдохнуть, как все… Что, нельзя?
Мужик отобрал у него сумку и вытащил из нее кожаный подсумок с набором инструментов. Обратился к товарищу:
— Интересно, да, Лева? Может, он слесарь?
Борис сделал вторую попытку подняться, получил мощный, резкий удар ногой в грудь, обмяк и застонал. Охранник с любопытством разглядывал пластиковую черепашку, потряс ее над ухом.
— А может, он Дед Мороз? Видишь, с игрушками бродит.
— Ладно, — сказал первый. — Отведем к Мишуне, пусть разбирается, что за ферт. Что ж, пошли, миленочек, на правилку.
Теперь Борису расхотелось вставать, он вцепился руками в скамью — и за это схлопотал пару несильных оплеух.
— Тебя что, мудака, силой тащить?
Тащить никуда не пришлось. В каморку-предбанник, и без того тесный, вломился крепыш, которого Боренька оставил вместо себя играть у автомата, и со словами: «Что за шум, парни?» с ходу боднул одного из охранников башкой в грудь. От неожиданности тот не устоял на ногах, перелетел через комнату и врезался спиной в закрытую дверь, за которой культурно отдыхали неведомые дамы и господа, причем довольно активно, судя по тому, чіго женский визг перемежался истерическими воплями и утробным мужским гоготанием. Светловолосый крепыш на этом не успокоился. Боренька не сразу заметил, что в руке у него нож, а увидел лишь тогда, когда тот снизу, с широкого размаха воткнул его в бок второму охраннику, который с растерянным видом сжимал в руке черепашку-детку. Борис, прожив до двадцати двух лет в Москве, иногда, естественно, попадал в передряги, и ему приходилось участвовать в драках, а также, как любой его сверстник, он проглотил немыслимое количество американских триллеров, на коих воспитались целые поколения
— Ой! — сказал Боренька, вжимаясь в стену. Раненый выронил ему на колени черепашку, а сам стал медленно опускаться, ломаясь в позвоночнике, словно раздумывая, как удобнее прилечь. Крепыш выдернул нож и ударил еще раз, кажется, в одно и то же место, в расширяющееся красное пятно. Потом развернулся ко второму охраннику, успевшему встать на ноги и занявшему боевую стойку. Лицо у него было изумленное.
— Ты что же делаешь? — проскрипел он. — Зачем Леви-ка заколол?
В руке у него было что-то зажато, но не нож, а металлическая штуковина вроде маленького блестящего трезубца, который он выставил впереди себя, но Боренькин спаситель и на сей раз оказался проворнее. Он сделал несколько быстрых, обманных движений, задев Бореньку локтем по скуле — тесно в каморке, тесно! — охранник парировал нападение трезубцем, но недостаточно четко. Нож с тонким, комариным свистом преодолел короткое расстояние и вонзился в открытое, раздутое горло. Светловолосый издал хриплый звериный рык, не сумев увернуться от трезубца, разодравшего ему плечо. В сущности, на этом схватка закончилась: охранник зажал ладонью глотку, из-под пальцев брызнули алые фонтанчики — ему нечем стало дышать. Он еще что-то продолжал говорить, еще глаза пылали ненавистью, но он уже умирал. Близко смерть Боренька видел тоже впервые, но ошибиться было невозможно.
Спаситель, тяжело дыша, обернулся к нему:
— Быстро к выходу — и на улицу. Но не бегом. Понял?
— Кто ты?
— После познакомимся… Быстро, говорю тебе…
У Бореньки хватило соображения сунуть черепашку под ближайший тюк, схватить сумку — и он был таков.
Дальше небольшой провал — и вот он уже на улице.
Стояла темная электрическая ночь, иномарок у входа прибавилось. Разгоряченное лицо обдало морозцем, словно массажной салфеткой. Боренька никак не мог сообразить, что теперь делать: бежать в темноту или, напротив, остаться под фонарем, чтобы Санек его увидел. Он забыл, какая была инструкция, но это не значило, что был подавлен или испуган. Хотя и с опозданием, после короткого выпадения из реальности, адреналин в нем взбунтовался, он чувствовал себя легким и бодрым, как теннисный мячик. Казалось, подпрыгни — и повиснешь на проводах. Он сумел: выскочил из пасти чудовища невредимый, оставя позади два трупа. Это он-то, Интернет, дитя библиотек, книг и чистых помышлений. Будь жив отец, наверное, он мог бы сейчас гордиться своим сыном.
Со стороны Боренька выглядел пьяным или обкурившимся — раскачивающийся в такт одному ему слышной музыки, с блаженной, идиотической улыбкой на устах, умиротворенный, — не человек, а млекопитающее неизвестной породы; но и в таком состоянии он каким-то чудом разглядел в ряду машин знакомый «жигуленок», просигналивший ему фарами. Спустился с крыльца и, спотыкаясь, похохатывая, побрел через улицу, доковылял до приоткрытой дверцы и ввалился в салон, подхваченный, как поршнем, крепкой рукой.
— Ты что, Интернетина? Очумел совсем?! — злобно прошипел Санек. — Чего светишься, гад?
— Ре-бя-я-та! — блаженно пропел Боренька. — Я такого навидался, расскажу — не поверите.
Клим потряс его за плечи, он тонко захихикал.
— Не в себе он, в клинче, — определил Клим. — Отваливаем, Саня.
Машина потихоньку выплыла из ряда и на малой скорости докатилась до переулка, куда благополучно свернула. Еще метров сто по узкой улочке, еще поворот — и увязли в темень, как в прорубь. В доме напротив не светилось ни одного окна.
— Где мы? — встревожился Боренька. — Уже приехали?