Реквием по сердцу

Кондрашова Мари

От ужаса я дёргаюсь и закусываю до крови губу, чтоб не закричать. Слёзы льются так сильно, что я уже почти ничего не вижу. Он поднимает свой взгляд, но он будто затуманен. Начинает осыпать моё лицо короткими поцелуями, стирая слёзы, но они продолжают идти от этой новой боли...Его движения стали чуть менее грубыми. Руки блуждают по моему телу, сжимая грудь и спускаясь всё ниже. Я исцарапала ему всю спину, но он кажется, даже не замечает этого. Зато меня боль не покидает ни на минуту. Он словно разрывает мне всё внутри своей плотью. Я не знаю, как долго это продолжается, слёзы на моих щеках уже высохли, и я просто лежу и тупо смотрю в потолок, надеясь, что скоро это прекратится...И это прекратилось,

его тело дрожит, и он со стоном делает последние движения, а потом покидает моё тело, и ложится рядом. Единственное, на что у меня хватает силы - это прикрыться простынью и свернуться в клубочек. Он обнимает меня сзади, но я дёргаюсь, и он оставляет меня в покое. Моя кровать не такая большая, её вряд ли можно назвать двуспальной, не знаю, как он на ней помещается. Но плевать. Я просто хочу, чтобы он ушёл и оставил меня в покое. Я засыпаю и думаю только о том, чтобы сейчас не пришёл Тимурка

Глава 23

Когда я открываю глаза, за окном ночь. Горло пересохло и ужасно хочется пить. Пытаюсь встать, но тело отзывается болью, и мне приходиться обратно лечь.

– Тимур, - зову я, но выходит только хриплый звук, - Тимур, - чуть громче зову я.

– Я думал, что ты спишь, - говорит брат, заходя в комнату.
– Ты болеешь? Обычно, ты так рано никогда не ложилась, - обеспокоено спрашивает Тимка.

– Сколько сейчас часов?
– тихо спрашиваю я.

– Два часа ночи.

– Почему ты сам до сих пор не спишь?

– Играл в видео-игры, - признаётся он.

– Ложись спать.

– У тебя кровь на губе, - замечает он.

– Во сне наверное, прикусила, - говорю я и он идёт в свою комнату.

Делаю ещё одну попытку встать, и игнорируя боль иду в ванную. Там скидываю простынь и с отвращением осматриваю своё тело. На запястьях синяки, на шее и груди отвратительные засосы, на талии тоже синяки. И кровь на ногах. Мне хочется заплакать, но кажется, я уже выплакала все слёзы. Включаю душ и с остервенением начинаю тереть тело губкой, пытаясь стереть все следы. Но не выходит. Мне придётся жить с этим напоминанием ещё несколько недель. В первый раз в жизни, я испытываю отвращение к своему телу, к своей бледной коже, на которой всё отчётливо видно.

Через пару часов нужно собираться в Университет. Я не буду прогуливать. Я не настолько слабая, чтобы это сломало меня.

Сворачиваю окровавленную простынь и выбрасываю в мусорное ведро. Надеваю банный халат, и иду в свою комнату. Каждый шаг и движение рук причиняют мне боль, но я не обращаю внимания. Достаю джинсы и тёмную рубашку с длинным рукавом - их и одену сегодня. Даже смотреть противно в сторону кровати, поэтому иду в зал и там сворачиваюсь на кресле. Мне кажется, что я прикрыла глаза на минутку, но оказывается, что уже 7 утра. Надеваю приготовленную одежду, и иду будить Тимура.

– Тим, доброе утро, вставай.

Он просыпается и идёт умываться. После завтрака я вижу как он начинает собирать свою спортивную сумку и говорю:

– Нет, ты больше не вернёшься в этот зал. Мы найдём тебе другой, но позже. Сейчас ты пойдёшь со мной.

–

Но Ислам сказал...
– при упоминании его имени внутренности сжимаются, словно в кулак, и я кричу:

– Мне плевать, что сказал Ислам, ты больше с ним не увидишься.

Видя его удивлённое лицо, мне становится немного стыдно, но я ничего не говорю. Дальше он молча собирается. Оба надеваем куртки, я оставляю волосы распущенными, чтобы скрыть синяки, и мы выходим.

По дороге в Универ, я жалею, что не вызвала такси, даже десятиминутная прогулка причиняет невыносимую боль и если бы не Тимур, я бы давно легла на какую-нибудь лавочку и больше не двигалась.

Почти ни один преподаватель ничего не сказал про маленького гостя, и я была им благодарна. Зато Катя не отставала:

– Почему он не на тренировках?

– Он больше не будет туда ходить, - коротко отвечаю я.

– Мы обязательно об этом поговорим после, - говорит она, и продолжает записывать лекцию.

После занятий Катя тащит меня в свою комнату в общежитии, даёт Тимке ноутбук с наушниками и заставляет меня всё ей рассказать. К концу моего рассказа она плачет так сильно, что мне становится стыдно, что я не соврала ей. Она ведь такая ранимая и любую боль человека пропускает через себя.

– Я пойду сегодня в один ресторан, - говорю я, - и постараюсь устроиться на работу. Присмотри немного за Тимкой.

– Конечно, - берёт себя в руки Катя, - будь осторожна.

Сначала, я приезжаю в ресторан недалеко от нашего Университета, но все вакансии оказываются заняты.

Пришлось ехать в другой, в получасах езды. Там мне улыбается удача. Администратор сразу начинает:

– Вы - то, что мы искали. Подходите по всем параметрам. Вот только у нас дресс-код.

– Когда я могу приступать к обязанностям?
– спрашиваю я.

– Уже сегодня ночью. Как я поняла, вы хотите совмещать работу с учёбой, поэтому будете работать с 9 вечера до 2 часов ночи. Устраивает?

– Вполне.

Я еду домой. Катя сказала, что оставит Тимку у себя. Она очень проницательная, знает, что мне сейчас хочется побыть одной.

В восемь вечера я собираюсь на работу.

Придя на место, мне выдают комплект одежды. Стандартная форма официантки. Белая рубашка и короткая чёрная юбка. Мои кеды смотрятся с этим нарядом глупо. Тогда одна из официанток одалживает мне свою запасную пару обуви, а я делаю для себя мысленную пометку - купить лодочки на небольшом каблуке.

Так проходят дни.

Утром учёба, вечером работа. Ни на что остальное времени теперь нет, чему я только рада. Гнетущие мысли меня не одолевают. Тимка иногда приходит со мной на работу или в Универ, но чаще остаётся один дома. Я купила ему новую СИМ-карту и сказала, чтоб он не смел звонить Исламу или открывать ему дверь, потому что однажды он пришёл, но Тимка позвонил сначала мне, а я не разрешила открывать. Часто я видела его машину по утрам под окнами, но тогда я вызывала такси, и выходила только тогда, когда оно подъезжало.