Реквием Сальери
Шрифт:
Подобрался. А потом вдруг отчебучил этот фортель – решил кинуть его, удрать в смерть. Ведь ясно же, что не из-за Инги он вены себе вскрыл. Красивая история, но чушь собачья. Инга здесь ни при чем, и любовь ни при чем. Мартиросян от него сбежал, чтобы щелкнуть его по носу, не довести работу до конца. Вернее, думал, что сумеет сбежать, но в свою же ловушку и угодил. Умереть? Ну уж нет, такого удовольствия Виталий ему не позволил! Теперь главное, чтобы все получилось, как он запланировал, с остальным он уж как-нибудь разберется. Главное, чтобы Мартиросян еще какой-нибудь фортель не выкинул. С него станется. Оригинальный ход мыслей Альберта всегда ставил Виталия в тупик. Зато его полная непрактичность, оторванность от жизни играли на руку. Именно благодаря этой оторванности от жизни Виталий и мог долгое время скрывать от него положение дел. Если бы не старая газета с некрологом Крымову, которая
Но ведь это были одни только слова, никто его Ингу и не думал трогать, а та старая история с Великсаром вообще просто к слову пришлась. Но Альберт испугался, выкинул новый финт – среди лета решил скрыться на горнолыжном курорте. Ход оригинальный, что и говорить. И все бы ему удалось – Виталию, конечно, в голову не пришло бы искать их с Ингой в таком месте. Но спасла полная непрактичность Мартиросяна. Он решил купить лыжи. Он даже не знал такой простой вещи, что лыжи можно взять напрокат прямо на курорте. Покупкой лыж в августе Мартиросян и привлек к себе внимание. Слишком много народу его видело, и потом прикинуть, что к чему, было довольно просто: лыжных курортов, действующих в летнее время, раз, два – и обчелся.
Виталий его, конечно, нашел. Но с того момента и начались главные неприятности. Все сошлось в одной точке, все события разом. Пятнадцатого августа – роковое число. Именно на этот день вылетал в Нальчик Мартиросян, именно на этот день была назначена операция «мэр», именно в этот день дурак и склочник Покровский назначил свое самоубийство. И тут не мог обойтись без шума и скандала: созвал массу народу в аэропортовский ресторан. Интересно, это тоже совпадение, что праздновать юбилей Покровский решил именно там? Или он знал, что Мартиросян в этот день вылетает? Да нет, не мог он ничего знать, совпадение. Но какое! Альберт не сразу понял, что к чему – к счастью, к счастью! – а то бы… Вообще неизвестно, чем бы все обернулось. О, будь благословенна его рассеянность, о будь благословенен он, Виталий Соломонов, за то, что держал этого младенца в стороне от всех дел. Покровского в лицо Мартиросян не знал. Но его поразило, что на юбилее играют «Реквием» Сальери – не просто неподходящая музыка звучит, а именно этот «Реквием» – иллюстрация к Васькиной предсмертной картине.
Альберт все-таки улетел в Синие Горы. Вместе с Ингой. Виталий дал им насладиться отдыхом недельку, потому что считал: там ничего произойти с Мартиросяном не может, будет сидеть, прижавшись, и никуда не дернется, а в Светлом нужно решать множество дел. Так и получилось, что Виталий вылетел в Нальчик только двадцать третьего. Это была вторая большая ошибка! Но разве мог он предположить, что эта дурында Инга со скалы сорвется? Альберт обвинил, конечно, его, но это неправда: они Ингу и пальцем не тронули, ни Виталия, ни его людей еще и не было тогда в Синих Горах, когда девчонка съехала в пропасть. И третья ошибка: нельзя было отходить от Альберта ни на шаг. Да он и ушел-то всего на полтора часа. Ну, мог ли Виталий подумать, что старый друг Мартиросян сыграет с ним такую злую шутку?
С врачами договориться оказалось просто, а вот переправить Мартиросяна в Светлый – гораздо сложнее. Особенно учитывая, что действовать нужно было быстро. Но Виталий и с этим справился. Уже вечером он стал вводить Альберту препарат. Он все рассчитал, да только… Впрочем, в конце концов дела более менее выправились. Мозг Мартиросна, этот бесценный аппарат, включился, вышел из спячки – Виталий не опоздал. Весь механизм действия методики был уже хорошо изучен: мозг пациента вскоре заработает с бешеной силой, и Альберт, хочет того или нет, будет продолжать свое гениальное исследование. Правда, через медиума. Но вычислить медиума нетрудно. Он повторит путь Алика и на последнем этапе обязательно окажется в Синих Горах, где и покончит с собой. Как только это произойдет, Мартиросян очнется – хотя это уже и неважно. Человек Виталия, который будет ожидать в гостинице,
Но все оказалось совсем не так, как он ожидал. С самого начала пошли сбои и неувязки. Или Мартиросян, будучи человеком нестандартным, на медиума действовал не так, как остальные, или дело в чем-то другом, не понятно. Но, вместо того чтобы работать, парень ударился в воспоминания об Инге. С одной стороны, это было на руку: медиум Соловьев не придал научное открытие огласке, чего Виталий больше всего опасался. Но, с другой стороны, результата-то не было. А потом вообще все пошло кувырком. Сменилось расписание с летнего на зимнее именно в тот день, когда из Светлого вылетел Соловьев. Человек, ожидающий в гостинице медиума (в какой именно день он там появится, было неизвестно, рассчитать можно было только приблизительно), пропустил приезд Соловьева. Сам Соловьев, вместо того чтобы просто снять номер и тихо почить, с чего-то вдруг разболтался с портье. Портье, встревоженный его идиотскими разговорами, решил проверить, все ли у него в порядке, – и спас его. Спас, тем самым прервав процесс «воскрешения» Мартиросяна. И все проблемы навалились враз. Только-только решили с Ингой, которой вздумалось лететь в детективное агентство к этой слепой ясновидящей, о которой она узнала от мужа – еще один промах Виталия! – так тут новые проблемы.
А теперь и вообще неизвестно, чем все обернется. Хорошо еще, что Альберт, наконец, взялся за ум и начал работать. Соловьев строчит как заведенный, день и ночь. Интересно, что он ощущает, что думает о своей гениальности? Можно ли ее прочувствовать, если она идет со стороны, если ты ею не обладал изначально?
Что ощущал Сальери, когда писал под диктовку Глюка «Данаиды»? Кто сейчас Соловьев – простой секретарь Мартиросяна или сам Мартиросян? Был ли бы счастлив Сальери, если бы стал медиумом Моцарта?
Как же Виталий устал! Но сон не идет. И глаз открыть невозможно. За сомкнутыми усталостью веками снова проступает ненавистная старинная комната. Тени передвигаются парами, в каком-то давно забытом танце. Сальери поворачивается к зеркалу – в нем отражается чужое лицо. Странно, это его совсем не пугает, не удивляет, словно так и должно быть. Но ужасно раздражает танец теней. Они движутся все быстрей и назойливей, в такт музыке, которая никак не зазвучит в его голове. Просто ступор – полное отсутствие звуков. Тишина. Абсолютная тишина. На какое-то мгновенье Сальери показалось, что он оглох. Первая теневая пара беззвучно доходит до конца комнаты, останавливается, поворачивается, за ней – все остальные. Тени кланяются, насмешливо поглядывая на него. Как бы хотелось исчезнуть, раствориться в этой немой тишине! Но ведь умереть для этого недостаточно. Вот и тени тому доказательство. Скрипнула половица под чьей-то призрачной ногой – и звуки вернулись. Ночь зазвучала, ночь разбилась на такты, ночь обрела тональность, вылившись в какой-то кощунственно дьявольский «Dies Irae» [2] . Тени, словно того и ждали, подхватили мелодию и разразились – да, именно разразились – новым танцем.
2
День гнева (лат.) – песнопение в католическом богослужении, в котором описывается Судный день.
Можно ли танцевать под «Реквием»? Это уже настоящее издевательство… Можно, за мгновенье до смерти. А если ты сам себя к ней приговорил, то «Реквием» Сальери – самая подходящая музыка. Крымов с Покровским это поняли. Сам Сальери им подсказал? Или квинтэссенция дьявольского эликсира сатаны Мартиросяна заключала в себе эту истину?
Но неужели и для него, Виталия, лишь в «Реквиеме» выход? Нет, у него впереди долгая жизнь. Впереди – радость, счастье и слава. Ему не нужно вдохновение, плевал он на него, важен лишь результат. А результат будет. Осталось совсем немного…
Глава 2
Моя работа – это бесконечный лабиринт, по которому я иду в темноте, то замедляя, то убыстряя шаги. Стоит благополучно пройти небольшой участок пути, как ноги сами переходят на бег – пальцы бешено барабанят по клавиатуре. И вот я уже не иду, а лечу, для того чтобы с размаху врезаться в стену. Ошибка, я опять свернул не туда. Мой проводник, Альберт Мартиросян, и сам заблудился.
Но вот, кажется, забрезжил свет впереди. Альберт улыбается мне, пока еще робко, словно не смеет надеяться на успех. Нет, он не ошибся – я не ошибся: свет заливает все пространство вокруг. Выход из этого лабиринта? Да нет же – это выход в новую жизнь.