Реквием в Вене
Шрифт:
Эти слова вызвали сердитое покашливание Гросса, не перестававшего утверждать, что Артур Конан Дойл при создании своего героя, Шерлока Холмса, кое-что позаимствовал из его ранних опытов пера.
— Совсем не так, как этот английский господин, — быстро ответил Вертен.
Отто выждал с момент, надеясь, что Вертен все-таки ответит на его вопрос. Но Вертен просто улыбнулся.
— Как это говорится в пословице? — напомнил официант перед тем, как направиться к другому клиенту. — Друзья неразлейвода. Вот именно такой вид был у господ Ханслика
Покончено с его планами поработать после полудня в конторе. Вместо этого Вертен почувствовал себя обязанным ухватиться за новую нить, ненароком предложенную официантом Отто, и поговорить с Максом Кальбеком.
Но Кальбек отсутствовал в своем кабинете в редакции «Нойес винер тагблатт», и редактору не было известно, когда он может вернуться.
— У Макса свои собственные часы работы, — заявил этот человек Вертену без малейшего смущения, ибо было похоже на то, что у Кальбека были прочные связи с издателем газеты — его мать была лучшей школьной подругой матери издателя — и журналист мог сам устанавливать время прихода и ухода.
Голова господина Пфингстена, редактора, была круглой, как крестьянский каравай ржаного хлеба. В нее, подобно пуговицам на огородном пугале, была вставлена пара глаз, таких темных, что они казались черными. Редкая поросль располагалась над его длинной верхней губой; сильно напомаженные волосы были зачесаны вперед, придавая ему вид римского сенатора с сомнительной репутацией.
— У него свои источники, — добавил Пфингстен, вкладывая в последнее слово язвительную иронию. — В мои времена мы шли на спектакль, досконально выслушивали все, делали заметки и затем писали статью для завтрашней газеты. Теперь все зиждется на связях, кулуарных слухах, сплетнях Придворной оперы. Спрашиваю вас: о чем мы пишем — о музыке или о военном шпионаже?
Вертен не смог ответить мрачнолицему господину Пфингстену на этот вопрос и отправился восвояси. Так что в конце концов после обеда ему было суждено появиться в своей конторе.
Господина Тора отправили в Альтаусзее, а Берта предположительно навещала Виктора Адлера, так что Вертен решил, что никто не будет отвлекать его от работы. Когда он приблизился к подъезду на Габсбургергассе, он заметил, что дверь была оставлена приоткрытой. Он уже несколько раз жаловался на это привратнице, госпоже Игнац, стареющей женщине, любительнице кошек. Один из жильцов с верхнего этажа упорно пренебрегал обязанностью плотно затворять дверь за собой. Действительно было неприятно, поскольку в здание мог зайти любой праздношатающийся.
Госпожа Игнац отсутствовала в своей привратницкой при входе, так что Вертен приберег свою жалобу на будущее. Он отправился к своей конторе на третьем этаже, и на мгновение ему показалось, что за матовым стеклом входной двери промелькнула тень. Но это было невозможно.
Или, вероятно, Берта решила вместо визита по расследованиям помочь в конторе. Он почувствовал внезапный
Дверь была заперта, но это не означало, что жена не находилась внутри. В конце концов, это все еще было официальное обеденное время и контора была закрыта с полудня до двух.
Он вставил ключ в замочную скважину, повернул его и отворил дверь.
— Берта, — позвал он, ибо приемная оказалась пустой, — ты здесь?
Ответа не последовало. Его воодушевление исчезло. Что ж, делать нечего, придется заняться писаниной.
Вертен вошел в кабинет и тотчас же был потрясен, увидев, что ящики из письменного стола были выдвинуты, а бумаги разбросаны повсюду. Он ощутил движение за своей спиной, но перед тем, как смог отреагировать, острая боль пронзила заднюю часть его головы. Колени у него подогнулись, и он без сознания повалился на пол.
— Бог ты мой, Вертен, вас ведь могли убить. — Гросс приложил к ране влажный компресс. — Здесь, возможно, придется наложить швы.
У Вертена было такое ощущение, как будто в голове били литавры. Он поднялся на одном локте и не смог устоять перед искушением потрогать рану другой рукой. Он почувствовал влагу и тепло; убрав руку, он увидел кровь, но не много.
— Кто-то проник в контору, — пробормотал Вертен.
— Совершенно очевидно, — согласился Гросс.
— Сколько времени я пробыл без сознания?
— Я криминалист, а не медиум, Вертен. Когда вы пришли сюда?
— Вскоре после часа.
Гросс бросил взгляд на часы на стене за его спиной.
— Тогда около получаса. Квартирные хозяйки и Брамса, и Брукнера обе уехали на месяц в деревню, так что я решил встретиться с вами здесь.
С минуту Гросс обозревал хаос в конторе.
— Вы видели того, кто напал на вас?
— Нет. Не успел.
— За чем он охотился? — озадаченно спросил Гросс.
— Вы считаете, это был наш человек? — Вертен сел и, несмотря на некоторое головокружение, решил, что все в порядке. Никакого сотрясения мозга. Никакой больницы. Меньше всего он хотел попасть сегодня именно туда.
— Я не могу прийти ни к какому иному заключению. Если только вы сейчас не занимаетесь каким-то щекотливым делом по спорному завещанию.
Вертен покачал головой и зря поступил так, ибо литавры в голове грянули во всю мощь. Адвокат закрыл глаза и зажал переносицу.
— Нет, — наконец удалось ему выдавить из себя, — ничего такого.
— Тогда для меня все более чем очевидно. Но какого черта он мог искать тут? Вы храните личные документы здесь?
— Нет, — повторил Вертен. Внезапно его охватил страх. — Мои записи по расследованию находятся дома. Боже мой, Гросс. Не могли он отправиться туда? Берта…
— Быстро, приятель. — Гросс вцепился в его левую руку и помог ему встать. — Нельзя терять ни минуты.