Реквием в Вене
Шрифт:
— Так как же насчет соучастника? — допытывался Вертен, ибо они пришли к полному согласию, что таковой должен был быть внутри Придворной оперы при первоначальных покушениях на жизнь Малера. — Возможно, поняв, что мы напали на след, сообщник убил Тора, чтобы спасти себя?
Но Гросс не слушал его, слишком занятый исследованием записной книжки в кожаном переплете.
— Вот знакомая фамилия, — сказал криминалист, протягивая книжку Вертену, подчеркнув своим толстым пальцем имя и адрес.
— «Господин Людвиг Редль», — прочитал Вертен. Адрес соответствовал Двенадцатому округу.
— Разве это не рабочий
— Должен быть именно он, — подтвердил Вертен, припомнив этот эпизод. — Сообщник Тора?
— Вероятнее всего, — ответил Гросс. — Можно предположить, что Тор нанял его для совершения преступлений. Подлить растворитель краски в чай Малера, уронить пожарный занавес.
— Но Блауэр утверждал, что уже выгнал этого человека до последнего покушения в Придворной опере, когда провалился дирижерский помост. Предполагалось, что Редль уже в Америке и начинает новую жизнь.
Гросс отмел это нетерпеливым пожатием плеч:
— Рабочий сцены мог подпортить помост еще до того, как уехал. Поломка, которая рано или поздно проявится под воздействием износа подиума от нагрузки. Редль наверняка уже находился за тысячи миль, когда произошел этот «несчастный случай».
Вертену показалось, что во всем этом не сходятся какие-то концы, но духовный подъем Гросса был заразителен.
— Нельзя жаловаться только потому, что мы не смогли надеть наручники на этого человека, Вертен. Иногда судьба оказывает помощь криминалисту в таких вопросах. А сейчас, я полагаю, настало время навестить Дрекслера и сообщить ему об этих событиях.
Дрекслер, после появления во главе своры полицейских и выслушивания объяснения Вертена и Гросса относительно истинной личности Вильгельма Тора, пришел к такому же заключению, что и Гросс. Смерть вследствие случайного употребления мышьяка, который наверняка будет обнаружен в рахат-лукуме.
— И поделом преступнику, — добавил Дрекслер. — Конечно, нам придется подождать медицинского заключения, но ясно то, что этот человек принял значительное количество яда. И точно так же очевидно, что в коробку были подмешаны отравленные конфеты, предназначенные для господина Малера. Это в кои-то веки просто осчастливит Майндля.
Прочие полицейские стояли, уткнув носы в согнутые в локте руки, пытаясь побороть отвратительное зловоние. Они ждали прибытия машины «скорой помощи», чтобы отправить тело в городской морг, находившийся в подвале Главной больницы.
— И насчет господина Редля, — теребил Дрекслера Гросс.
— Да. Обязательно. Я немедленно пошлю несколько человек по этому адресу. Вполне возможно, что Редль все еще находится здесь и только пустил слух, что уезжает в Америку.
Он кивнул старшему из своих людей, который, надо полагать, и отправится на выполнение именно этого особого задания.
Дрекслер изобразил некое подобие улыбки, когда Вертен взглянул на него.
— Что ж, я полагаю, что господин Малер может теперь свободно вздохнуть. Спасибо вам, приятели.
— Большое спасибо Тору за его собственный промах, — произнес Гросс так, что можно было сказать, что он гордится этим исходом.
— Вы еще сможете отдохнуть с вашей семьей, — сказал Вертен Дрекслеру, и
— Я бы отдал свою пенсию, чтобы как следует выспаться хоть одну ночь.
Через двадцать минут, когда автомобиль увез бренные останки Вильгельма Тора, и после указания привратнице, госпоже Игнац, до утра призвать в контору уборщиц Вертен и Гросс отправились обратно на Иосифштедтерштрассе.
Раннее утро было восхитительным. Небо к востоку от Иосифштадта становилось розовым, смешанным с тонами персика. Гросс насвистывал отрывки и мелодии из Моцарта: часть арии из оперы «Так поступают все женщины» и одну-две бесконечное число раз повторяемых строки из «Маленькой ночной пьесы». Он был явно удовлетворен исходом, но Вертен чувствовал себя немного не в своей тарелке.
Возможно, это было из-за спада напряжения и потому, что им не разрешили произвести арест. Они не могли допросить человека и подтвердить свои подозрения. Вместо этого они должны были удовольствоваться своими выводами, предполагая, что Тор на самом деле являлся Вильгельмом Карлом Роттом, младшим братом Ганса Ротта. Он страдал паранойей из-за Малера: Вильгельм обвинял его во всем, не только в возможном музыкальном плагиате, но также и в потере братом разума и в смерти в результате чахотки, которой тот заразился в сумасшедшем доме. Помещение брата в лечебницу и последующая смерть заставили молодого человека самого заботиться о своем пропитании, и это, возможно, еще добавило к его обиде на Малера. Такое скопище грехов взывало к отмщению.
Сколь долго зрела эта ненависть? Трудно было сказать, но казалось, что Вильгельм пытался проложить свой собственный жизненный путь, ибо его университетская степень была подлинной. В любом случае Вертен теперь полагал, что в начале лета Тор решил убить Малера и нанял Редля, рабочего сцены в Придворной опере, который содействовал бы ему в этой попытке. Как эти двое встретились? Пока Дрекслер не сможет выследить этого человека, они никогда не узнают ничего точного об этом сотрудничестве. Они, естественно, знали, что исходом этих усилий стала смерть сопрано, барышни Каспар. А как насчет господина Гюнтера? Должно быть, он увидел что-то со своего места в оркестровой яме. Возможно, скрипач потом подошел к Редлю и угрожал ему разоблачением. Вероятно, он смог заметить, что падение пожарного занавеса было вовсе не случайностью, а результатом злостного намерения. Гюнтер был ограничен в средствах: возможно, он надеялся улучшить свое финансовое положение посредством этих угроз.
Как бы то ни было, Гюнтер заплатил за эти сведения своей жизнью. Кто совершил это преступление? Редль или Ротт, он же Вильгельм Тор? Полной ясности не было. И тут весьма кстати подвернулось случайное объявление Берты о вакансии помощника адвоката. Кстати, потому что к этому времени Ротт-Тор уже наверняка должен был знать о расследовании Вертена. Так что, если ему удастся заполучить эту вакансию, он попадет в самую гущу расследования и будет иметь доступ к Малеру и вне Придворной оперы. Для Тора это должно было выглядеть как ниспосылаемая небом благодать, поскольку это дало ему возможность вступать в прямые сношения с композитором, подрезать тросик тормоза велосипеда, а когда эта затея провалилась, отравить его начиненным мышьяком рахат-лукумом.