Реквием в Вене

Джонс Дж. Сидни

Что же касается анонимного письма, извещавшего об убийстве выдающихся венских композиторов, то Тор-Ротт в качестве служащего фирмы имел доступ ко многому, Вертен понимал это. Вдруг на ум ему пришло смутное воспоминание, как однажды он составлял список подозреваемых и Тор вошел, чтобы передать ему несколько документов. Не слишком ли он задержался возле стола? Видел ли он, что Вертен добавил целую колонку подозреваемых, что его расследование приобретало новый и опасный для Тора поворот?

Вероятнее всего, дело обстояло именно так. Тору было понятно, что, как только будет раскрыто

дело Ганса Ротта, обнаружение ниточки, ведущей к младшему брату, фактически к нему самому, будет вопросом лишь какого-то времени. Таким образом, это натолкнуло его на мысль изобрести ответвление, фальшивый след для расследования, который они с успехом и разрабатывали некоторое время, ища кого-то, кто умертвил Брукнера, Брамса и Штрауса, а также совершил покушение на жизнь Цемлинского. И все это время у Тора были развязаны руки для совершения дальнейших покушений на жизнь Малера.

Эти дни в жизни как его, так и Гросса не относятся к числу самых удачных, думал Вертен, когда они шли через Фольксгартен и достигли наконец широкого простора Рингштрассе.

И затем эта несчастная фройляйн Паулус, проститутка, зверски убитая в своей мансарде. Конечно, Тор подслушал разговор с Дрекслером в конторе и понял, что его вот-вот выследят. Последний акт чрезвычайной жестокости был явно плодом извращенного ума. Оставалось только испытывать удовлетворение от того, что жизнь Тора оборвалась, что цепь гибельных деяний нашла свое завершение, не имеет значения, по каким причинам.

И все-таки почему Вертен испытывал какую-то острую неудовлетворенность?

— Приободритесь, Вертен, — посоветовал ему Гросс, когда они пропустили перед собой проезжающий мимо фиакр, перед тем как перейти Ринг. — Ваша женушка определенно будет довольна плодами ваших трудов. Что же касается меня, то я с наслаждением поделюсь с господином Майснером последними моментами жизни нашего Вильгельма Тора.

Десятью минутами позже, войдя в квартиру на Иосифштедтерштрассе, они узнали от госпожи Блачки, что Берта и ее отец всего несколько минут назад отправились в Придворную оперу.

Экономка неодобрительно взглянула на Вертена:

— Я пыталась образумить ее. Женщина в ее положении не должна посещать публичные собрания. Но этот ее папаша! И барышня Шиндлер. Они оба уговорили ее. — Женщина с сожалением прищелкнула языком.

— Я уверен, что это будет прекрасно, — выдавил из себя Вертен, обескураженный отсутствием жены.

Разочарование Гросса оказалось куда как больше, когда он выяснил, что госпожа Блачки не приготовила никакого ужина.

— Тогда мы поужинаем в другом месте, — объявил Вертен, принимая более веселый вид, чем соответствующий его истинному настроению. — Ну что, Гросс? Что скажете насчет шницеля в кафе «Фрауэнхубер»?

— Я не буду протестовать, друг мой.

Немного освежившись, они уже собирались уйти, как зазвонил телефон. Вертен поднял трубку только для того, чтобы услышать от Дрекслера об отсутствии господина Редля по адресу его проживания в Двенадцатом округе. Квартирная хозяйка сообщила, что он выехал несколько недель назад, по его собственным словам, в Бремерхафен, а оттуда на пароходе — в Соединенные Штаты.

—

Патрульные полицейские теперь будут на седьмом небе от счастья, — добавил Дрекслер перед тем, как положить трубку. — Мы наконец сможем высвободить людей, выделяемых для охраны Малера, и заняться действительно произошедшими преступлениями.

Они добрались до кафе в фиакре, и поездку оплатил Гросс. Сегодня явно имелся повод для празднования, так что Вертен постарался забыть о своих противоречивых чувствах и наслаждался стаканом игристого, которое Гросс заказал официанту Отто.

Прибывшие затем шницели оказались подобающе внушительного размера, а капустный салат — пикантным, в самый раз приправленный винным уксусом и тмином.

Фактически именно тогда, когда Вертен начал действительно ощущать прилив праздничного настроения, к столу подошел официант Отто с озадаченным выражением лица.

— Господин адвокат, я наконец-то вспомнил, что хотел рассказать вам.

— О провалившейся афере Ханслика в Южной Америке? — весело спросил Вертен.

Отто покачал головой:

— Нет, сударь. О человеке, который следил за вами на прошлой неделе.

— Ах вот оно что, — протянул Вертен. — Похоже на то, что эта небольшая проблема уже улажена.

— В таком случае, господа, не стану больше надоедать вам. Надеюсь, вы получаете удовольствие от вашего ужина.

Однако что-то в выражении лица официанта Отто возбудило любопытство Гросса.

— Так скажите же, господин Отто, что вы вспомнили? — осведомился криминалист.

— Ничего особенного. Одну подробность внешности этого человека, которую я запамятовал в прошлый раз.

Слушая его, Вертен внезапно похолодел. Он посмотрел на Гросса: лицо его приятеля выражало такую же озабоченность.

Глава восемнадцатая

— Что за превосходные места! — восхитилась Берта. — Такое блаженство!

Фройляйн Шиндлер сжала ее руку.

— Я ведь говорила, — прощебетала она. — Вам следует чаще выезжать в свет, госпожа Майснер.

— О, прошу вас, — умоляющим голосом сказала она. — Называйте меня просто Бертой.

Это привело девушку в такое умиление, что она наклонилась и наградила Берту поцелуем в щеку.

— А как же насчет обделенного старика справа от вас? — вкрадчиво спросил господин Майснер, ибо Альма Шиндлер сидела между ними в третьем ряду кресел.

Альма наклонилась и тоже клюнула его в щеку.

— Ах, нам предстоит насладиться таким чудом! — с восторгом произнесла девушка.

Оркестр начал настраивать инструменты. Они сидели достаточно близко, чтобы слышать каждый инструмент в отдельности. Берта окинула взором великолепный зал, заполненный мужчинами во фраках и женщинами в диадемах и вечерних туалетах, не отнимавших от глаз театральных биноклей, с пристрастием выискивая среди зрителей друзей, а еще чаще — знатных особ. Времени на это оставалось немного, ибо новые правила Малера запрещали включение освещения зала в течение спектакля. Именно в эти недолгие моменты перед началом оперы надо было успеть и других посмотреть, и себя показать.