Реквием

Оливер Лорен

— А ты, Лина?

Я чувствую на себе взгляд Алекса. У меня пересо­хло во рту: солнце сегодня слепящее. Я перевожу взгляд на сотни и сотни людей, которых выгнали из дома и из жизни в это царство пыли и грязи только за то, что они хотели иметь возможность чувствовать, ду­мать, самостоятельно делать выбор. Они даже не мог­ли знать, что это ложь — что мы никогда его не делаем. Во всяком случае, полностью. Нас всегда подталкива­ют, вынуждают пойти той или другой дорогой. И вне­запно мы оказываемся на пути, которого вовсе не вы­бирали.

Но, быть

может, счастье не в выборе. Возможно, все это выдумки, притворство — что мы вправду на­меревались прийти туда, где оказались.

Корал пододвигается и касается руки Алекса.

— Я с Джулианом, — произношу я, наконец. Ведь я именно это выбрала.

Хана

Прежде чем отправиться домой, я некоторое время кружу по улицам в окрестностях Старого порта, пы­таясь выбросить из головы Лину и свою вину и поза­быть слова Фреда: «Касси задавала слишком много вопросов».

Я загоняю велосипед на тротуар и изо всех сил кручу педали, как будто можно выгнать мысли через ноги. Через две краткие недели у меня не будет даже этой свободы. Я стану слишком известна, слишком на виду, слишком окружена людьми. По голове у меня текут ручейки пота. Какая-то старуха выходит из ма­газина, и я едва успеваю свернуть, спрыгнуть с бор­дюра и возвратиться обратно на дорогу, чтоб не зада­вить ее.

— Дура! — вопит она мне вслед.

— Извините, — кричу я через плечо, но слова уно­сит ветром.

Потом, невесть откуда, возникает рычащая собака, огромное размытое пятно черной шерсти прыгает на меня. Я резко дергаю руль вправо и теряю равнове­сие. Я падаю с велосипеда, больно ударяюсь локтем и скольжу несколько футов. Правый бок пронзает боль. Велосипед падает рядом со мной, бренча об бе­тон, кто-то кричит, а собака продолжает лаять. У меня нога застряла между спицами переднего колеса. Соба­ка с пыхтением кружит вокруг меня.

— Эй, вы как? — Какой-то мужчина спешит ко мне через улицу. — Плохая собака! — восклицает он, с си­лой хлопая собаку по голове. Собака скулит и пятится.

Я сажусь и осторожно извлекаю ногу из велосипе­да. Правая рука и голень в ссадинах, но, к счастью, я каким-то чудом ничего не сломала.

— Ничего, нормально.

Я осторожно поднимаюсь на ноги, медленно вра­щаю стопами и запястьями, проверяя, не заболит ли где. Нет, не болит.

— Вы бы смотрели, куда едете, — с раздражением говорит мужчина. — Вы так убиться могли.

И, свистнув собаке, он идет прочь. Собака трусит за ним следом, опустив голову.

Я поднимаю велосипед и завожу его на тротуар. Цепь соскочила, и одна сторона руля немного погнута, но в остальном вроде бы все в порядке. Я наклоняюсь, чтобы вернуть цепь на место, и замечаю, что стою пря­мо перед Центром организации, исследований и обра­зования. Видимо, последний час я нарезала круги. В ЦОИО хранятся общественные архивы Портленда: документы самого центра, а в придачу к ним имена, даты рождения и адреса жителей Портленда, копии свидетельств

о рождении и браке, медицинских и сто­матологических карт, записи о правонарушениях и табели успеваемости наряду с результатами эвакуации и списками предполагаемых пар.

«Открытое общество — здоровое общество. Про­зрачность необходима для доверия». Так учит Руко­водство «ББс». Мама, правда, излагает эту мысль ина­че: шум из-за приватности поднимают те, кому есть что скрывать.

Неосознанно приняв решение, я привязываю вело­сипед к фонарному столбу и взбегаю по ступеням. Я пробираюсь через вращающиеся двери и вхожу в большой невзрачный вестибюль с серым линолеумом, изображающим керамические плитки, и гудящими лампами.

За столом из искусственного дерева перед древним компьютером сидит женщина. Рядом с ней натянута тяжелая цепь, перегораживающая дверной проем. Над проемом крупными буквами написано: «Посторонним вход воспрещен».

Когда я возникаю у стола, женщина удостаивает меня лишь мимолетного взгляда. Согласно пластико­вому бейджику, ее зовут Таня Борн, и она — специа­лист по безопасности.

— Чем могу быть полезна? — монотонно интересу­ется она. Она определенно меня не узнала.

— Ой, знаете, — весело произношу я, кладя руки на стол и заставляя ее посмотреть мне в глаза. Лина называла этот мой взгляд «купи мост», — У меня ско­ро свадьба, а я совершенно позабыла про Касси, и теперь у меня совсем мало времени, чтобы оты­скать ее...

Женщина вздыхает и ерзает в кресле.

— А Касси просто обязана на ней быть! Ну, в смыс­ле, даже если мы не разговариваем... ну, она же меня на свою свадьбу приглашала, и это было бы некрасиво правда? — я хихикаю.

— Мисс? — устало произносит женщина, пытаясь вернуть меня к делу.

Я снова хихикаю.

— Ой, извините. Болтливость — дурная привычка. Наверное, я просто нервничаю — ну, вы понимаете, из-за свадьбы и всего прочего. — Я умолкаю и глубоко вздыхаю. — Так вы можете мне помочь?

Женщина моргает. Глаза у нее цвета грязной воды в ванне.

— Что?

— Вы можете помочь мне найти Касси? — спраши­ваю я, сжимая кулаки и надеясь, что она этого не за­метит. Пожалуйста, скажи «да», ну пожалуйста!
– Кассандру О'Доннел.

Я внимательно смотрю на Таню, но она никак не показывает, что это имя ей знакомо. Она преувеличен­но тяжело вздыхает, отодвигает стул и подходит к сло­женным штабелям бумагам. Потом вразвалочку воз­вращается ко мне и практически бросает пачку бумаг на стол.

— Запрос о выдаче личной информации следует подавать в ЦОИО, в отдел переписи населения. Он бу­дет рассмотрен в течение девяноста дней...

— Девяносто дней?! — перебиваю ее я. — Но моя свадьба через две недели!

Женщина поджимает губы. Все ее лицо оттенка грязной воды. Возможно, это потому, что она изо дня в день сидит здесь, под тусклым светом гудящих ламп. Она решительно произносит:

— Запрос о предоставлении личной информации должен сопровождаться личным заявлением...