Реквием

Оливер Лорен

Такое впечатление, будто весь Портленд собрался посмотреть, как мы женимся. Люди постукивают ко­стяшками по капоту машины — на удачу. То и дело кто-нибудь барабанит по крыше или окнам — я аж подпрыгиваю. Полицейские с трудом пробираются че­рез толпу; они раздвигают людей, пытаясь расчистить дорогу машине, и твердят нараспев:

— Дайте им проехать, дайте им проехать!

Несколько полицейских баррикад возведены прямо перед воротами лаборатории. Регуляторы раздвигают их, и мы проезжаем на небольшую мощеную парковку перед главным зданием лабораторного комплекса. Я узнаю машину Фреда.

Должно быть, он уже здесь.

У меня скручивает внутренности. Я не была в ла­боратории с тех пор, как завершилась моя процедура, с тех самых пор, как в них вошла несчастная, расстро­енная девушка, полная вины, боли и гнева, а вышла со­вершенно другая, более чистая и куда меньше подвер­женная смятению. Это был тот самый день, который отсек от меня Лину, и Стива Хилта тоже, и все эти пот­ные ночи, когда я ни в чем не была уверена.

Но на самом деле это было лишь начало исцеле­ния. А вот это — подбор пары, бракосочетание и Фред — его завершение.

Врата за нами снова затворяются, и баррикады вос­станавливаются. И все же, выбираясь из машины, я чувствую, как толпа придвигается все ближе и бли­же, как им неймется войти сюда, понаблюдать, уви­деть, как я обещаю посвятить свою жизнь и будущее пути, что был избран для меня. Но в ближайшие пят­надцать минут церемония еще не начнется, а до тех пор ворота останутся закрытыми.

За вращающейся стеклянной дверью я вижу ожи­дающего меня Фреда. Он стоит, скрестив руки на гру­ди, на лице — ни тени улыбки. Стекло и блеск на нем искажают его лицо. С этого расстояния кажется, что на его коже множество дыр.

— Пора, — говорит мать.

— Я знаю, — отзываюсь я и прохожу мимо нее в здание.

Лина

Пора. В отдалении одновременно гремят ру­жейные выстрелы — их самое меньшее дюжина, — и мы приходим в движение, как один. Мы бежим меж­ду деревьями — нас сотни, — топоча по грязи. Ритм наших шагов подобен непомерно растянувшемуся удару сердца. На стене разворачиваются две веревоч­ные лестницы, потом еще две и еще три — пока что все в порядке. Первый из нашей группы добегает до лест­ницы, подпрыгивает и карабкается вверх.

В отдалении оркестр начинает играть свадеб­ный марш.

Хана

Снаружи гвардейцы — их почти две дюжины, все в безупречных мундирах — салютуют залпом из ру­жей. Это сигнал к началу церемонии. Большие окна конференц-зала открыты, и сквозь них слышно, как оркестр начинает играть свадебный марш. Большин­ство зрителей в лаборатории не втиснулось, и они бу­дут толпиться снаружи, прислушиваясь и силясь за­глянуть в окна. У священника микрофон, так что усиленный им его голос сможет долететь до всякого в собравшейся толпе и дойти до самого сердца слова­ми о совершенстве и чести, о долге и безопасности.

В центре зала возвели помост, ровно перед подиу­мом, с которого священник будет вести церемонию. Два участника, оба одетые символически, в лаборатор­ные халаты, помогают мне взойти на него.

Когда Фред берет мои руки в свои и возлагает их на Руководство «ББс», по залу пролетает вздох облег­чения.

Для

этого мы и созданы: для обещаний, обетов и клятв повиновения.

Лина

Я преодолеваю половину пути вверх, когда начи­нает выть сирена. Секунду спустя снова раздается гро­хот выстрелов. На этот раз они совершенно не скоор­динированы: они звучат стремительным стаккато, оглушающе близко, и сразу же после этого начинается симфония воплей, выстрелов и криков боли. Какая-то женщина, уже оседлавшая верхушку стены, опроки­дывается назад и с глухим тошнотворным стуком па­дает на землю. Из груди ее течет пузырящаяся кровь.

Перебраться через стену успела лишь десятая часть наших. Воздух внезапно наполняется порохо­вым дымом. Слышны крики: «Вперед! Стой! Шевели­тесь! Стой, стрелять буду!» На секунду я застываю на лестнице, словно парализованная, и раскачиваюсь вместе с нею. Руки соскальзывают, и я едва успеваю ухватиться за лестницу, чтобы не упасть. Я не помню, как двигаться. Наверху какой-то регулятор рубит ве­ревки лестниц ножом.

— Вперед! Лина, вперед! — подгоняет меня стоя­щий ниже Джулиан. Он подталкивает меня, и этот толчок вгоняет меня обратно в собственное тело.

Я снова начинаю медленно взбираться по лестнице обращая внимания на жгучую боль в ладонях. Лучше драться с регуляторами на земле, где у нас есть шанс. Все, что угодно, лучше, чем болтаться вот так безза­щитным, словно рыба на крючке.

Лестница содрогается. Регулятор продолжает ли­хорадочно работать ножом. Он молод — лицо его ка­жется мне смутно знакомым, — и светлые волосы при­липли к вспотевшему лбу. Бист взбирается на стену. Раздается треск и вскрик боли — это Бист врезал лок­тем в нос регулятору.

Остальное происходит быстро. Бист обхватывает руку с ножом и наносит удар. Регулятор с незрячим взглядом валится вперед, и Бист без лишних церемо­ний выбрасывает его за стену, словно какой-нибудь мешок с мусором. Он тоже приземляется с глухим сту­ком. Лишь тогда я узнаю в нем парня из академии Джоффри, с которым Хана когда-то разговаривала на пляже. Он мой ровесник. У нас даже эвалуация была в один день.

Но сейчас нет времени думать об этом.

Еще два сильных рывка, и я на верху стены. Я па­даю на него ничком и вжимаюсь в камень, пытаясь сделаться как можно меньше. Компактнее. Изнутри стена оплетена подмостками, оставленными после за­вершения строительства. Каменный парапет, предна­значенный для часовых, есть лишь на нескольких участках. Повсюду — переплетенные тела. Сцепивши­еся люди борются, и каждый пытается одержать верх.

Пиппа мрачно поднимается по лестнице справа от меня. Тэк уже спрыгнул и припал к подмосткам. Он прикрывает Пиппу, поводя ружьем из стороны в сто­рону и отстреливая караульных, которые мчатся к нам снизу. За Пиппой движется Рэйвен: рукоять ножа за­жата в зубах, пистолет пристегнут к бедру. Лицо ее на­пряженно и сосредоточенно.

Все вокруг воспринимается лишь вспышками, от­дельными кусками.

Гвардейцы бегут к стене, выныривая из бараков и складов.

Воют сирены: это полиция. Они быстро отреагиро­вали на сигнал тревоги.