Реквием
Шрифт:
Откуда-то издалека дошел как бы осевший голос генерала Костырина:
— Это и есть мемориал Фрица Кремера. Здесь в концлагере убили Тельмана. Замучено пятьдесят шесть тысяч узников. На вот эту
— Но почему же выбрали место для лагеря смерти рядом с Веймаром? Кощунство!..
С высоты колокольни доносился слегка дребезжащий, но твердый старческий голос:
— …становилось ясно, что духовную жизнь нельзя начисто отделить от политики, что мысль, будто можно создавать культурные ценности, сохраняя аполитичность, представляет собой заблуждение немецкой бюргерской идеологии; что культура стоит перед лицом грозной опасности, если ей недостает политического инстинкта и воли…
— Кто это?
— Томас Манн. Запись его доклада в Библиотеке конгресса США в последнюю фазу войны.
— …Где был бы я сейчас, на чьей стороне стоял бы, если благодаря своему консерватизму оказался бы приверженцем аполитичной
Ветер относил слова, и я с трудом улавливал отдельные фразы.
Судорожные фразы становились все тише и тише, их поглотил звук набата, который словно раздувал пылающее красным заревом небо.
Потом кто-то наклонился над моим ухом и сказал:
— Фашизм — это не только то, что где-то дым пахнет человеческим мясом, но и то, что стоящие у газовых печей заменяемы. Да, были взаимозаменяемы, как детали мясорубки!..
Я оглянулся: это был немецкий писатель Франц Фюман, который сопровождал нас. Человек примерно моего возраста.
Я сурово спросил его:
— А где был ты в то время?..
— Там же, где сотни тысяч таких, как я… А потом преподавал в антифашистской школе…
Наконец-то я подвел первый итог.
Берлин