Реквием
Шрифт:
Одиночество преследует меня всю жизнь, идёт со мной рука об руку. Нет ничего хуже, чем ощущать свою собственную беспомощность в, казалось бы, самых простых ситуациях, будь то выбор обувки в магазине, или утренняя укладка волос.
Со временем ты начинаешь понимать, что одиночество — это не просто ощущение, а реальное существо, которое скалиться тебе в отражении и откусывает по кусочку души. И сколько бы я не плакала, это существо не отступится.
Когда молчать становилось невыносимо, меня спасали куклы. Им я могла рассказать всё
Естественно я понимала, что выбросила их бабка, которая терпеть не могла мои игрушки, называла их бесполезным мусором и пылесборниками. Но сколь отвратительно понимание того, что даже собственным куклам ты не нужна.
И вот я одна. Сижу на кровати, шторы задёрнуты, на руках книга, но я даже не знаю какая, я уставилась в точку и нервно мяла край пледа. Мучительная тишина, нужно бы включить радио. Раздаётся красивая, знакомая мелодия и голос женщины диктора вещает:
«Нашу сегодняшнюю передачу, мы хотим начать с одного из самых популярных видов спорта, настолько популярном, что я могу его даже не называть, а лишь включить вот эти позывные».
Заиграл футбольный марш, но тишину он не разбавил, она всё также давила на меня, как и прежде. Я легла на кровать и попыталась уснуть, закрыла глаза.
— Всё не так плохо, — шептала я. — Мне лишь бы день продержатся.
Сознание рисовало абстрактные картины странных городов, то были высокие дома с разноцветными вывесками, необычных форм машины, люди с капюшонами на голове. Я стояла у как мне казалось, исполинского размера дома, устремив взгляд в одно из окон на верхнем этаже. Мне охватило странное чувство, словно я знаю живущего там, а он знает меня.
Сон этот повторяется целую неделю и каждый раз мне приходится стоять у этого окна и гадать, что за странный человек живёт в этом доме и почему я так хочу его увидеть. И как только я начинала понимать, он прекращался, и я просыпалась.
Может я и схожу с ума, но мне кажется, что очень скоро я узнаю, кто этот таинственный обитатель этого не менее таинственного дома. Точно узнаю…
***
Глаза у меня были открыты, да и вокруг всё было так же, как когда я засыпала, но я не ощущала себя в реальности. Руки судорожно тряслись, ушибленная лодыжка заболела невыносимо, а в висках что-то болезненно пульсировало.
Я потянулась было за таблетками, но с ужасом осознала, что их нет, а пустая пачка лежит возле распахнутой двери медпункта. Меня охватил настоящий ужас: я одна, всё тело раздирает жуткая боль и в любой момент может случиться что угодно!
Где персонал лагеря? Неужели тут нет даже охраны? Мне только сейчас пришли в голову эти, казалось бы, очевидные вопросы. Отец не может не искать меня, он должен был в первую очередь ехать в «Совёнок»!
Я
Рядом со мной, на одном из столов лежал скальпель, которого точно не было перед тем, как мне заснуть. Я схватила лезвие и превозмогая боль в ноге, заковыляла к выходу из здания.
Я выбрела на пустующую площадь и теперь всё встало на свои места. Зловещий туман окутавший лагерь своими белыми свисающими до земли рукавами, хищное уханье совы, серые свинцовые тучи, угрюмо нависшие над головой и пробирающий до мурашек холод.
— Семён! — Я больше не могла держаться. — Семён помоги! Сёма…
Нога неудачно подвернулась, и я завалилась на землю. Уткнулась лицом в холодный асфальт, но ни встать, ни даже повернуться сил уже не было. Да и смысл?
— Семёна нет, — послышался голос сверху. — И тебя тоже.
— Я хочу назад…
— Куда? В психушку? — Засмеялся голос. — Признай, ты без меня никто, тебе без меня не спастись.
— Что ты хочешь? — Теперь я чётко отличала её от себя настоящей.
— Я хочу, чтобы ты наконец поняла, — она присела рядом с моим лицом. — Что только я могу сделать нас и всех вокруг счастливыми.
— Ты убийца!
— А ты ничтожество, — девочка пожала плечами. — Что лучше? Я сделаю всё, чтобы принести хоть каплю счастья во всех, кто желал нам зла.
Я чувствовала, как остатки всего доброго и светлого просто испаряются из меня, как я становлюсь пустой и совершенно бесполезной, как она занимает всё больше места в моей голове…
***
Из кружка музыкального клуба доносились прекрасные мелодии виолончели. Мику и вправду была талантливым музыкантом. Бывало я могла долгими часами сидеть в музыкальном кружке и слушать как японка поёт или играет.
Я со скрипом открыла дверь и застала Мику, сидящей посреди зала в обнимку с инструментом. Она даже не заметила, что я зашла, а продолжала играть. Я заняла стул напротив и принялась слушать.
Её музыка словно окутывала меня, обвивала как лоза, проникала в самые болезненные уголки сознания, вытаскивая все эмоции наружу. Так она и работает — музыка эта. Несмотря на это, я всё равно считаю, что Мику также несчастна, как и другие.
— Красиво? — Не отрываясь от игры, спросила японка.
— Очень, — я кивнула. — Замечательно.
— Спасибо, — девочка доиграла последний такт. — Мне тоже очень нравится эта мелодия.
— Как называется, если не секрет?
— Ноктюрн, — Мику улыбнулась. — Это Чайковский.
Я поднялась со стула и обойдя пионерку кругом, провела пальцами по чёрно-белым клавишам рояля, что стоял у окна. Я помню, как Семён играл мне, играл неровно и неуверенно, местами фальшивил, но играл.
— Мику, а как тебе Семён?
— В смысле? — Она не понимала меня.