Реквием
Шрифт:
— Лена? А ты что тут делаешь? — Улыбка у девушки сползла.
— Мы от дождя спрятались, Ольга Дмитриевна, — ответил за нас обоих Семён.
Я опомнилась и вскочила с кровати, уставившись в пол. Меня словно припёрли к стенке и сейчас расстреляют на месте.
— И что же вы тут делали? — От слов вожатой я почувствовала, как краснею.
— Волнуетесь о моральном облике пионеров? — Ехидно заметил парень.
— Ты мне пошути ещё! — Вожатая нахмурилась. — Ладно, можете сидеть. Лена, давай на другую кровать.
***
Порой хорошие воспоминания мучают сильнее,
Я просила помочь её, а она ещё сильнее расковыряла старые раны, сделала мне ещё больнее чем было прежде. И нет никого, кто помог бы мне с этим справиться, я осталась наедине с двумя личностями, которые ведут меня в неизвестность.
Боль в ноге усилилась, видимо действие таблеток подошло к концу. День клонился к закату, я была без сознания достаточно долго и желудок нещадно просил еды. Я с трудом поднялась с земли и поволокла за собой ногу, прямиком в медпункт.
Как и ожидалось, здание медпункта тоже было открыто, но найти что-то полезного внутри не удалось. В отчаянии я рухнула на кушетку и достала пачку с таблетками. Осталась всего одна. Не долго раздумывая я закинула её в рот и отправила пустую пачку в полёт до двери.
Будь что будет. Мне совершенно ничего не жаль. Да, я прожила ужасную жизнь, плакала ночами, пряталась от людей. Никто в этом не виноват, ни отец, ни другие родственники. Жизнь просто жестока и нет в этом виновных. Она подразнила меня Семёном, показала человека, который понял меня, полюбил, но дав мне надежду, она сквозь сумасшедший смех забрала его у меня.
В ушах раздались медленные хлопки в ладоши. Напротив, сидела «она», её образ стал столь чётким, что отличить её от живого человека стало невозможным. Совсем недавно она была всего лишь голосом в моей голове, теперь это воплощение моих кошмаров наяву.
— Знаешь, кто будет следующим? — Девочка нависла надо мной.
Я молчала, просто смотрела в её покрасневшие глаза, чувствовала её ледяное дыхание. Она может добиться всего, что захочет. Может стоит отдаться ей? Пусть делает всё что потребуется, чтобы вернуть Семёна.
— Я расправлюсь с каждым, кто мог помешать нам с Семёном, — прошипела она. — Ты будешь смотреть, как все они умирают! И вскоре ты осознаешь, что так и нужно.
Я закрыла глаза и приготовилась вернуться в ад…
***
Резкий запах бензина одурманивает. Когда так много поставлено на карту, я не могу проявлять снисхождений к кому-либо. Я заставлю заплатить всех и каждого! Они хотели украсть у меня счастье? Я же хочу лишь одного, хочу, чтобы каждый из них был счастлив.
Вожатая открывает свои глубокие зелёные глаза. Признаюсь, я восхищалась Ольгой Дмитриевной, восхищалась её способностью заставлять людей делать то, чего они делать не хотят. Я хотела быть как она, не давать себя в обиду и добиваться своего. Что ж, пришло время стать таковой.
— Лена, что стряслось? — Девушка приходила в себя. — Ты в порядке?
— В полном, — я сидела перед ней скрестив ноги.
— Развяжи
— Я, — после этого слова мир будто остановился.
— Что?
— Вы такая красивая девушка, Ольга Дмитриевна, — я поднялась и обошла её кругом. — Мужчины от вас без ума, наверное.
— Лена! Быстро развяжи меня! — Закричала вожатая. — Ты что творишь?!
— Моему отцу вы сразу приглянулись, — я провела рукой по её шелковистым волосам. — Но вам не он был нужен. Верно?
— Лена, не пугай меня, — девушка вжала голову в плечи.
— Кому сдался этот потрёпанный жизнью пёс, — я ухмыльнулась. — Вы любили Семёна. Ведь так?
— Не делай глупостей, Лен.
— Вы всячески пытались нас разлучить, — я поглаживала лезвие ножа. — Домиков в лагере было полно, но вы поселили его с собой.
— Ты ревнуешь его ко мне?! — Ольга Дмитриевна не просто боялась, она была в ужасе.
— Ревную? Нет, — я подошла ближе. — В Семёна трудно не влюбиться. Потому, я хочу сделать вас счастливой, как и остальных.
— Я не понимаю, — вожатая в последний раз взглянула на меня недоумевающими глазами.
— Улыбайтесь, Ольга Дмитриевна, — Нож в очередной раз заскользил, разрывая мягкие ткани на лице девушки.
Над лагерем раздался вопль. Для меня это стало столь привычным, словно это домашняя по математике. Делать людей счастливыми — такая радость, видеть, как улыбка расползается по их лицу кровоточащим шрамом.
Работа была завершена быстро, я даже не приложила особых усилий к этому. Ольга Дмитриевна продолжала вопить даже со своей новой улыбкой, хотя голос её и потерял прежнюю звонкость.
— Знаете, — я достала из кармана коробок спичек. — Говорят, сердце юных пионеров должно гореть огнём революции. Я не согласна. Я считаю, пионера должен сжигать огонь революции не только изнутри, но и снаружи.
В ответ послышался жалобный скулёж, и попытка выбраться из крепко-накрепко завязанных верёвок.
— Вы же хотите быть настоящим пионером? — Я зажгла спичку. — Ой, извиняюсь. Настоящим комсомольцем.
Я кинула яркий огонёк прямиком на хорошо смоченный бензином хворост, который я разложила вокруг вожатой. Древесина в то же мгновение вспыхнула и зашлась игривым пламенем. Ольга Дмитриевна так и не смогла закричать громче, я над этим постаралась.
Скоро её одежда воспламенилась, кожа начала вздуваться и лопаться, я почувствовала запах жжёного человеческого мяса. Глаза вожатой смотрели на меня до тех пор, пока не начали вытекать, вопли её затихли, а голова безвольно опустилась на грудь.
Передо мной уже не было Ольги Дмитриевны, это был лишь обгорелый труп неизвестной никому девушки. Я ещё долго наслаждалась палитрой запахов от горящих веток, травы и плоти. Я почти закончила, остался всего один несчастный человек.
***
Каждый ребёнок мечтает остаться дома один, чтобы насладиться вседозволенностью, делать то, что ему хочется. Я же боялась оставаться одна, даже в уже более старшем возрасте. Тишина пустой квартиры сковывала меня и даже голос диктора из телевизора не спасал ситуации.