Реквием

Единак Евгений Николаевич

Поздоровавшись, отец сразу взял быка за рога:

— Вокруг крыльца не подметено, огород зарос бурьяном, двери в погреб настежь. А вы зачитались! Что же вы читаете?

Я, в который раз перечитывавший Паустовского, поспешил успокоить отца, сказав, что читаю книгу

по психотерапии. Я был не так уж и далек от истины.

— А что это за такая толстая книга у Жени?

— Это «Война и мир» Толстого, дiду. — ответил Женя.

Женя действительно читал рекомендованную учительницей литературы на период каникул эпопею Л.Н.Толстого.

Мой покойный отец с уважением посмотрел на толстый том.

— Это про какую войну он пишет?

— Про первую отечественную, двенадцатого года. — ответил Женя.

— Наверное, крепкий вояка был. Много воевал, если написал такую толстую книгу.

— Нет, дiду, Толстой воевал в Крыму в середине девятнадцатого века. А родился он в восемьсот двадцать восьмом, через шестнадцать лет после первой отечественной. — пояснил Женя.

Я уже писал, что мой отец побывал, как и многие бессарабцы за время Великой Отечественной по обе линии фронта. С сентября сорок четвертого в составе противотанкового истребительного артиллерийского дивизиона закончил войну девятого мая. В Берлине. Солдат подобных подразделений называли смертниками.

— Как он мог писать о войне, если он не месил грязь по колено в феврале и не тянул через топь под огнем немца тонущую пушку? Что он может написать о фронте, если он не стоял сутками, не разуваясь, в окопе, залитом талой

водой, перемешанной со снегом? Какую правду он может сказать, если не видел, как под бомбежками и артподготовкой падают, как мухи, почти все те, с которыми вчера еще вместе ужинал из одного котла?

Отец говорил правду. Во время службы в Бухаресте пожарники стояли беззащитными на крышах многоэтажных домов. Американские самолеты налетали и бомбили волнами. По рассказам отца, во время налетов от множества американских самолетов темнело небо.

А при артподготовке на территории Польши в течение двух часов из всего противотанкового истребительного дивизиона в живых остались два человека. Из них один, отделавшийся ушибами и царапинами — мой отец.

— Не может человек так правду написать. Брехня! — клеймил отец Л.Н.Толстого.

— Толстой читал материалы и книги о войне. Читал и воспоминания участников той войны. Беседовал со стариками, очевидцами тех событий. Тогда, наверное, было подобие военных архивов. Вот он и писал. Детали могут быть литературным вымыслом, а произведение в целом — художественным синтезом, — вступился я за Льва Николаевича.

— Нехай буде синтез! Все равно брехня! — горячился мой отец.

Обращение автора

Последним предложением книги приношу извинения моим читателям за встреченный художественный вымысел и синтез, а главное — благодарность за долготерпение при прочтении моей исповеди…