Религия и нравы русских
Шрифт:
XXX
В настоящее время (декабрь 1805 г.) русским послом в Вене является граф Разумовский, который стал австрийцем; другой посол, граф Воронцов, находящийся в Лондоне, уже англичанин, а третий, который в Берлине, — пруссак. Последний женился в Берлине. Граф Разумовский поступил таким же образом и взял в жены австрийку. У него огромные владения в Австрии и он, в конце концов, решил на свои деньги построить мост через Дунай. Нет сомнения в том, что венский двор покрыл свои долги. Что касается графа Воронцова, то он обладает значительными суммами в английских государственных фондах. Власть, которая все это терпит, с позором выгнала бы на улицу любого служащего министерства иностранных дел, который осмелился бы нанести мне визит, а во время предыдущего правления нашелся такой бедняга, которого, даже уже не состоявшего
26
См.: Русские архивы за 1876 г. Т. III. С. 266.
XXXI
Господин Майор, француз, о котором все знают, что он состоял в клубах революционного правительства, служит секретарем у Муравьева, являющегося членом государственного совета Его Императорского Величества.
Господин Дювине, в прошлом адъютант Бонапарта, воспитывает сына графа Строганова. Госпожа графиня, женщина высоких принципов, не видит в этом ничего странного. Она даже считает, что верность господина Дювине своим идеалам делает ему честь.
XXXII
Один молодой русский поэт недавно сделал стихотворный перевод с французского, но так как он довольно посредственно знал французский язык, то фразу par La Fontaine (Лафонтеном, через Лафонтена)перевел как pres de la fontaine (около фонтана).Этот прекрасный труд он посвятил императору и в ответ скоро получил коробку, полную червонцев. Счастливый дебютант принес свою поэму князю Белосельскому, который тоже кое-что смыслил в литературе и потому был, так сказать, собратом (хотя и чуть более богатым, чем его товарищ). Князь, достаточно позабавившись упомянутыми parи pres, отыскал Нелединского, служителя литературных щедрот, и спросил его, читал ли император это сочинение.
— Да что Вы! С какой стати императору такое читать?
— А Вы читали?
— У меня много других дел, но вещица была недурна в смысле красивого почерка. Я знаю, что император старается награждать литераторов, потому я хорошо отозвался об этой вещи, и он сказал мне: «Дайте ему коробку со ста червонцами». Я так и сделал.
(Рассказано самим князем Белосельским у графа Строганова, сегодня, 18/30 января 1806 г.)
XXXIII
12/24 марта 1806 г. во время обеда, который давал обер-егермейстер Дмитрий Нарышкин, я сидел рядом с М., высокопоставленным чиновником банка. Заговорили о государственных векселях. Кто-то сказал:
— Мне очень любопытно, как много вы их каждый месяц сжигаете?
— Пожалуй, следовало бы задать вопрос поважнее, а именно — как много мы их производим?
За четыре года это первая бестактность, вырвавшаяся у русского в моем присутствии.
XXXIV
Недавно молодая русская женщина, жена пьемонтского офицера убежденно и грустно (что делало ее слова глубоко комичными) рассказывала мне: «Увы, господин граф, что Вы теперь хотите? Как можно добиться справедливости? Во времена Павла, по крайней мере, были фавориты, можно было поговорить с ними, намекнуть, чего ты хочешь, существовали даже определенные расценки. Например, все знали, что за шесть тысяч рублей можно было получить определенную должность. А теперь с кем говорить?»
Не припомню, чтобы я слышал что-либо столь забавное и серьезное в одно и то же время (3/15 декабря 1806 г.).
XXXV
История указа Его Императорского Величества от 1806 г.
Некий обер-офицер, состоявший в подчинении у министра внутренних дел графа Кочубея, решает направить прямо Его Императорскому Величеству докладную записку о положении дел в Европе, а также о тех мерах, которые необходимо предпринять во избежание всеобщего мятежа [27] . Все сводилось к необходимости формирования
27
18/30 сентября 1806 г. вышел указ о формировании ополчения численностью в восемь тысяч человек, которое должно было начаться в ноябре и закончиться в январе. 12/24 декабря вышел другой указ, предписывавший формирование ополчения численностью шестьсот двенадцать тысяч человек.
Мы не знаем, о каком младшем офицере идет речь, знаем только, что в это время графа Кочубея часто замещал Сперанский. См.: Memoires politiques et correspondance diplomatique de Joseph de Maistre. Paris, 1858. P. 305–306.
— Что Вы наделали?
— Я погиб.
— Нет, позвольте действовать мне.
Новосильцев берет эту записку, переделывает ее на свой лад, сводя все к России, рисует план формирования того необычайного ополчения, которое мы видим, и несет ее императору. Император показывает ее Кочубею.
— На сей раз, — говорит последний, — все выглядит как нельзя лучше, картина выглядит совершенно иначе.
Государь хвалит министра за его беспристрастность и пошло-поехало. Мы видим то, что видим.
(Рассказал граф Федор Головкин, остряк, бедолага и плут, 9/21 декабря 1806 г.)
XXXVI
Из своих владений в Ливонии князь Платон Зубов пишет императору о том, что закупка зерна для войска, готовящегося начать кампанию, идет по очень высокой цене: платят по двадцать два рубля за меру, а он, мол, готов поставлять его по двадцать рублей. Император рассказывает об этом генерал-интенданту князю Волконскому, который пишет князю Зубову и создает для него множество проблем в том, что касается перевода, денег и т. д., вероятно, потому, что имеет на этот счет свои взгляды, не совпадающие со взглядами князя Зубова. От последнего ни слуху ни духу. Через несколько дней князь Волконский встречает брата Зубова и говорит ему:
— Я писал Вашему брату, но не знаю, почему он мне не отвечает.
— Мне думается, — отвечает собеседник, — что ответа Вы не получите?
— Почему же?
— Потому что мой брат писал императору. Принимать или отвергать это предложение — его дело, и я сильно сомневаюсь, что брат захочет вступать в переписку по этому вопросу с кем-либо другим.
Тем временем князь Платон Зубов, стремясь достичь договоренности на поставки зерна и помышляя хорошо поживиться на этом деле, посылает в Петербург трех польских евреев, наделенных огромными поручительствами. Договоренность была достигнута, но потом два еврея переводят свои бумаги на еврейский и затевают какую-то ссору, не поставив в известность третьего. Он жалуется генерал-губернатору Вязмитинову, показывая ему бумагу, которую все трое получили от господина Степанова, служащего в канцелярии графа Льевена. В бумаге содержались подробности относительно того, где будет храниться зерно. Будучи военным посланником только на словах, в отличие от графа Льевена, который был таковым на деле, Вязмитинов не терпел Льевена и потому поспешил доложить о неверности человека, который служил в канцелярии его соперника. Степанова арестовали, затем начали разыскивать двух евреев, которых арестовали в Риге и препроводили в Петербург. Степанова приговорили к смертной казни, но император решил смягчить наказание, заменив его разжалованием и поселением. 23 ноября (5 декабря) мы видели, как этот несчастный шел по городу в сопровождении двух военных нарядов к месту исполнения приговора, где палач сломал шпагу над его головой. Все говорили: «Завтра исполнят приговор над евреями, эти мерзавцы, конечно же, не заслуживают никакого снисхождения». Однако об этом «завтра» говорили постоянно, и тем не менее этот день так и не наступил. О евреях просто позабыли, как вообще забывают обо всем, но, продолжая расспрашивать об этом у всех и каждого, я узнал все, что только что изложил. Мне также сказали, что бумага, передача которой была представлена как большое преступление, вообще ничего собой не представляла. Степанов, нисколько не смущаясь, сказал, что он ее передал и сделал это по приказу.