Реликт 0,999
Шрифт:
— Ты всё сделал правильно. Так ей лучше, так не больно…
Но тот, потерявший жену и НАВСЕГДА ОСИРОТЕВШИЙ, по-детски, взахлёб рыдал, не в состоянии смириться с утратой.
Здравко попрощался, пообещал заскочить еще, однако Дан знал, что дела не позволят сербу такой роскоши. Следующими просились священнослужители. Алиса одела отца, помогла сесть к столу, как он захотел. Демонстрировать слабость старик не собирался, а кресло давало больше опоры, чем стул или край кровати.
— Мы
Он явился в полном облачении — расшитые золотом одежды, накидки, шапка, названий которых примитивист не знал. Так батюшка наряжался только на большие церковные праздники. Рав выглядел проще, но поверх его черных одежд легла светлая накидка. Униат и мулла тоже удивили Дана необычным видом.
— Не вождь. Я уже отрёкся, — пошутил он. — Что случилось?
— Исповедать и причастить тебя явились, — торжественно заявил Назар, а Ильгиз добавил:
— Ты на пороге стоишь. Негоже перед Богом представать, как дикарь невежественный.
Униат расправил усы, торжественно произнес:
— Покаяться в грехах, получить прощение — что в том плохого? Вот Лада не успела, так отпевали долго, а теперь за неё молить будем Господа Нашего…
Слёзы навернулись на глаза Дана. Он не свыкся со смертью жены, душа горела болью одиночества, и каждое напоминание разило, как нож острый:
— Не надо о ней. Мы не безбожники, просто без жрецов к богу обращаемся…
Назар повторил:
— Исповедуйся. Ты крещеный, сын мой, нельзя без покаяния и очищения. Какой пример общине подаёшь?
Вождь никакого примера подавать не собирался, желания отчитаться перед священнослужителями не испытывал, о смирении не задумывался, но уход Лады осиротил его. Не стало той, которая готова была выслушать, осудить и оправдать, которая верила ему и верила в него безоговорочно, что бы он ни натворил. Он остался жалкой, ущербной, никому не нужной половинкой, и потому сам ответил на свой вопрос: «стоит ли спорить с хорошими людьми по пустякам?» Усмехнулся, ведь он был много старше всех присутствующих, кивнул:
— Ладно, отцы, приступим. Грешил я много, в основном против заповеди — не убий. Ложь, прелюбодеяние, идолопоклонничество? Нет. Здесь я чист перед людьми. Имя господне всуе? Произносил ли, не помню. Лжесвидетельство отметаю, день субботний блюсти — дела не позволяли, почитание родителей опустим, как неуместное. А имущество ближнего своего, как и его жены, рабов, ослов и прочего — возжелать не имел возможности…
Пока вождь переводил дух после длинной речи, слушатели переглянулись.
— Гордыня. Как решим, отцы? — В голосе Назара особого сомнения не слышалось.
Дан наблюдал за членами Религиозного Совета, которые имели основания быть весьма недовольными решениями вождя общины. Он не только взял на себя смелость однажды приговорить их к порке, а еще и отменил постройку отдельных молитвенных домов.
— Праведник не всегда безгрешен, — заявил рав Гельман, согласно качнув пейсами.
— И Моисей не свят, за что и не ступил на землю обетованную, — подтвердил униат.
Мулла склонил зеленую чалму:
— Добродетели перевешивают.
— Отпускаются тебе грехи, раб божий Даниил, — торжественно завел речь Назар, а изумленный примитивист слушал и едва удерживался от слёз.
Жрецы не притворялись, им это было не нужно. Власть перешла в руки Здравко, чего ради религиозным лидерам лукавить перед умирающим стариком? Искренность священнослужителей окончательно выбила того из привычной колеи. Он, считавший себя почти атеистом, этаким закоренелым материалистом языческого толка, и признан праведником? После ухода посетителей Дан долго не мог уснуть, высказывая своё удивление жене, словно та могла его услышать…
На третий день после похорон Лады объявился файвер. Алиса, взявшая на себя уход за отцом, который утратил интерес к жизни, растормошила дремлющего Дана:
— Папа, ты бы бульончик выпил, подкрепился. К тебе Ник пришел, примешь?
Примитивист кивнул, выбрался из постели, набросил на себя халат. Возраст и болезнь иссушили его тело, но не согнули спину. Давнего друга он встретил стоя, пожал мощную ладонь:
— Поражаюсь тебе, файвер. Сколько лет прошло, как познакомились, а ты не меняешься.
Крупный мужчина осторожно обнял старика, деликатно помог вернуться в постель:
— Лежи, не подводи меня. Алиса такое условие поставила, а ты знаешь, если не по ней — выгонит.
— Вся в мать, — согласился вождь, смахнул слезу и сменил тему, чтобы не травить себе душу. — Где был, что делал? Небось, наворотил делов, космос трясётся? Богов пораспугал?
Давным-давно, в этой же самой комнате, Ник намекнул Дану, что намерен вмешаться в некие процессы, способные изменить судьбу человеческого рода. Вождь философски заметил, что «бог не по силам не даёт», что привело друзей к очередному спору. Файвер считал, что термин «бог» может применяться лишь в ограниченном, теософском толковании, а примитивист настаивал на образности, эдаком литературном обороте, что ли.
— Да, на уровне Творца попытался… Не творить, ремонтировать.
— И как его мантия, не жмёт? — Дан не утратил способность иронизировать.
Ник поразился силе духа, заключенного в немощном теле вождя, потому, что воспринимал боль, терзающую внутренние органы того. Он незаметно убрал, отключил в нервной системе друга функцию, которая напрасно мучила, сигналя о катастрофическом непорядке в организме. Дан не понял, отчего стало легче, но выражение лица изменилось, помягчело. А файвер, неожиданно для себя, сказал: