Реликт (том 2)

Головачев Василий Васильевич

Как оказался в доме — не помнил. Он сидел в старинном деревянном кресле с резными подлокотниками, которое стояло на выскобленном до медвяного блеска светлом деревянном полу. Напротив в таком же кресле черной глыбой сидел кто-то очень знакомый и смотрел, на гостя исподлобья. Железовский?!

Ратибор вытер глаза ладонью, мимолетно удивившись, что он без скафандра, разлепил веки и увидел знакомую физиономию Габриэля Грехова с ироничным прищуром глаз.

— У меня что-то со зрением, — пробормотал Ратибор. Попытался разглядеть комнату, однако не смог: стены ее терялись в струящемся полумраке,

словно размытая акварель, и в этой размытости смутно угадывались какие-то щиты, светящиеся алым квадратные окна, ниши со звездным узором внутри, картины с непонятными композициями цветных пятен и застывшие тени, странные живые и неживые одновременно.

— Это пройдет, — сказал Грехов, на секунду превращаясь в Железовского в тот момент, когда Ратибор на него не смотрел.

— Что это — импрессионизм? — кивнул Ратибор на картины.

— Это старинные иконы, изображающие Христа.

Берестов наконец разглядел одну из картин: прибитый к кресту человек в набедренной повязке распростерт над мрачной равниной с цепью озер [10] …

— Коллекционирование икон — ваше хобби?

— Не как факт религиозных устремлений, а скорее, как тяга души к отражению реальности, ведь Христос тоже был одинок.

10

Картина С. Дали «Христос на кресте».

Ратибор с усилием разобрался в смысле сказанного, соображать, думать было исключительно тяжело, к тому же мучительно хотелось спать.

— Вы хотите сказать, что вы тоже одиноки? Грехов-Железовский кивнул.

— И я тоже, но это не суть важно, в данном случае речь не обо мне.

— О ком же?

— О Конструкторе.

Ратибор вспомнил вдруг, что он посол, встрепенулся, но волна безразличия снова захлестнула сознание, топя в своей пучине чей-то настойчивый тревожный зов. Грехов что-то спрашивал, Ратибор что-то отвечал, погружаясь в сладостное забытье. Лишь временами накатывало знакомое ощущение многократного раздвоения личности. Самое интересное было в том, что и с закрытыми глазами Ратибор видел собеседника, который изредка превращался то в Железовского, то в К-мигранта Батиевского.

— К-мигранта! — прогрохотало в голове, отдаваясь эхом под сводами черепа. — К-мигранта, мигранта, гранта, анта…

— А где мои спутники? — спросил Ратибор, выдираясь из дремы. — Меня посылали с роидом и К-мигрантом. Где они? — Грехов неопределенно махнул рукой.

— Где-то там, в запределье.

— Мне надо к ним… с ними… я как-никак посол. — Ратибор внезапно вспомнил, с какой целью и к кому был направлен послом, голова прояснилась, вернулась острота зрения, а с ней и способность оценивать обстановку. Сквозь гулы и свисты, рожденные фоном связи, донеслись чьи-то тягучие слова:

— Надо… бороться… — Гул, свист, хрипы, дребезжание, и снова. — На-до… бо-ро-ться…

Человек напротив шевельнулся. Грехов или нет?

— А ты сильней, чем я думал, опер. — В голосе человека прозвучало уважение. — Маэстро Железовский не ошибся в тебе.

— К черту разглагольствования!

Я уже понял, что вы не Грехов. К-мигрант? Один из «серых»? Впрочем, неважно, главное, что вы представляете Конструктора. Итак, я прибыл по назначению и нахожусь, очевидно, внутри него. Где остальные послы?

Человек напротив, похожий на Грехова, улыбнулся.

— Насчет роида сведений не имею, он — не тот, за кого вы, люди, его принимаете, точнее, он — не разумное существо, а область иного пространства со своими законами и константами, закапсулированная гравитацией, ну, а внутри него обитают и разумные существа. Что касается К-мигранта, — Грехов слегка нахмурился, прислушиваясь к чему-то, — он давно соединил свое «я» с «я» Конструктора, растворился в нем.

— И теперь Конструктор знает, что мы хотели его…

— Боюсь, что так. — Грехов развел руками. — Хотя вряд ли можно прогнозировать его дальнейшее поведение, ведь Конструктор — на самом деле бесконечно сложный объект, на много порядков сложнее известных вам информационно-физических систем. И контактирует с вами в настоящий, момент не он, а… м-м, вторичный контур, так сказать, матрицированное отражение твоей психики в одной из мириад интеллектуальных ячеек, а сам Конструктор сейчас слишком занят, да и травмирован изрядно…

Снова наплыв ощущения, что он лежит на холме, лишил Ратибора воли к сопротивлению с продолжавшейся пси-атакой на мозг. Очнулся он от укола и долго приходил в себя, то теряя собеседника из поля зрения, то видя на его месте чуткого монстра, полу дракона-получеловека, — разыгралось воображение.

— Но если Конструктор без сознания, — начал Берестов через силу, — то как же он сможет разобраться в ситуации, выйдя в нашем пространстве? Через полгода он наткнется на Солнце…

— Он уже вышел, — грохочущим гулким голосом проговорил Грехов, превращаясь в глыбу чужанина. — Ваши действия — на вашей совести.

— Но мы не беремся за оружие, если нам не угрожают, — слабо возразил Ратибор. — А в данном случае под угрозой существование цивилизации!

— Просто вы не нашли другого выхода.

— Какого?

— Ищите. — Грехов исчез с ударом грома, потрясшего все тело пилота.

Ратибор осознал себя лежащим в защитном коконе «голема» и услышал тонкий-тонкий всхлип координатора:

— Выплыл?

— Где мы? — вяло поинтересовался Ратибор.

— Все там же — внутри Конструктора. На всех диапазонах — белый шум, на вызовы не отвечает никто, в том числе и сам Конструктор.

— Я выходил из машины?

— Нет.

— Значит, встреча с проконсулом была наваждением.

— Скорее, наведенной пси-передачей, мне удалось замерить ее основные параметры.

— Не ошибаешься? Если дело обстоит так, то нас заметили и пытались войти в контакт. Но кто? Сам Конструктор? Часть его интеллекта, ведающая связями с «пришельцами», или та часть, которая борется с загрязнением организма? Ведь мы для него по сути — микробы, попавшие в тело.

— По-моему, ни то, ни другое. В первом случае представитель Конструктора был слишком человечен, а во втором — если бы с нами пытались бороться, как с микробами, то для такого существа, как Конструктор, уничтожить нас — раз плюнуть.