Реликвии тамплиеров
Шрифт:
Анна копалась в своей сумке, доставая разные предметы женского туалета и раскладывая их на ступеньках. Я собрал в охапку ее мужские дворянские одежки и начал их сворачивать, пропуская между пальцами блестящий шелк. Какое счастье ощущать это в руках, какое удовольствие! Церковь — я только сейчас понял — место, где собрана красота. Уж в этом-то я мог себе признаться. Она даровала радость и счастье тем, кто ее построил, кто украсил столь богато и изощренно, даровала радость творцов, которую руки и глаза доносят до сердца. Эта радость, это счастье, казалось мне сейчас, были достаточными, даже, может быть, предельными, на какие мы, земные обитатели,
Анна надела длинную тунику с узкими рукавами из темно-синего шелка, а поверх нее — темно-красную безрукавку котту. Она стояла ко мне спиной, а когда повернулась, я не смог скрыть восхищения. Я никогда еще не видел ее в женской одежде и никогда не видел женщину, одетую вот так. Утонченные дамы Бейлстера обычно выглядели словно богато задрапированные колонны: элегантные, иногда достаточно скромные, часто строго-холодные. А Анна открывала столько же, сколько и прятала, по крайней мере от горла до талии. Волосы она забрала в сетку из золотых нитей. Видя, как я уставился на нее, она очаровательно надула губки и покружилась на месте, так что свободные полы туники и котты взлетели и закрутились вокруг ее ног.
— Ну как, тебе нравится? — спросила она. Я кивнул. — Венецианский покрой — самый последний фасон. Во всяком случае, так утверждает де Монтальяк. Купил в Дублине, кажется. Сидит неплохо, не правда ли? — Я снова кивнул. — Господи помилуй, Петрок! Тебя что, молнией ударило? Или ты никогда прежде не видел высокородных дам?
— Сказать по правде, я вообще до этого момента не видел настоящих дам, — произнес я наконец.
Она набросила на плечи зеленый плащ и застегнула украшенную драгоценными камнями пряжку на груди. Подняла свой пояс с мечом и закинула его себе за левое плечо, так что кончик лезвия свисал ей до середины бедра. Потом завернулась в свой тяжелый мужской плащ, и меч исчез из виду.
— Может, дашь мне свой капюшон? — спросила она. — А себе возьмешь мою шляпу. А поскольку я опять принадлежу к слабому полу, понесешь теперь мою сумку.
С капюшоном на голове, завязанным под подбородком, она была как в маске. Я надел ее зеленую шляпу, чувствуя себя довольно странно, и сказал:
— Если ты готова, пошли.
Мы пробрались по проходу между лавками и выглянули на улицу. На площади никого не было, так что мы выскользнули наружу и поспешно нырнули и тень. Заря пока не наступила, небо было темное. У нас еще оставалось время.
Мы молча шли, по-прежнему прячась в тени и перебегая через перекрестки. По моим расчетам, идти оставалось совсем немного. Впереди показалась церковь Сен-Пьер, а за ней темная масса Больших ворот. Я взял Анну за руку и ускорил шаг.
Мы пересекли еще одну улицу и услышали невдалеке громкие голоса и пение. Анна сжала мне руку.
— Ничего, — сказал я. — Это даже лучше. Они отвлекут ночную стражу.
Мы достигли следующего ряда домов, и тут Анна споткнулась обо что-то и тихо выругалась. Из подворотни соседнего дома, четко выделявшегося на фоне светлеющего неба, донеслись чье-то хрипение и скрежет. Я притянул Анна к себе и уже готов был бежать, решив, что мы разбудили собаку или, еще того хуже, спящую свинью, когда из темноты раздался знакомый голос с бристольским
— Гребаные иноземцы!
Из темноты выступил тот самый лучник с набережной. А скрежет издавал окованный железом конец рукояти его боевого топора, волочившийся по мостовой. Он ухватился за него и наполовину вытащил из-за пояса. Другая его рука лежала на рукояти узкого кинжала — мизерекорда [51] . Какие бы развлечения ни подарила ему эта ночь, настроение у него не улучшилось, да и видок был, как и прежде. Вслед за ним из тени выступила еще одна фигура, потом еще.
51
Мизерекорд — «кинжал милосердия», предназначенный для добивания поверженного противника; его узкое лезвие легко проходило в щели доспехов.
— Мои друзья теперь со мной, мой мальчик, а с тобой только твоя девка.
— Что там, Бенно? — Второй тоже был лучником, судя по кожаному напульснику на левой руке. У него был короткий меч. Третий размахивал утыканной шипами дубинкой.
— Да это тот маленький содомит, о котором я вам говорил. И шлюха с ним. Ишь ты, хрен какой! Где ж теперь твои милые друзья, а?
— Не знаю, о чем это ты, — ответил я. Во рту у меня пересохло, словно в пустыне. Я почувствовал, как рука Анны выскользнула из моей.
— Да все-е-е ты знаешь! — протянул лучник. — Вот я о чем! — И он одним обезьяньим движением выдернул из-за пояса топор и кинжал. Второй со скрежетом вытащил из ножен меч. «Сто лет уже не смазывал», — подумал я краем сознания, которое, кажется, уже собиралось меня покинуть. Но другой его край, видимо, взял командование на себя, поскольку я обнаружил, что уже держу в руке Шаук, прижав рукоять к бедру, как в тот раз, когда Анна решила поиграть со мной.
Теперь я полностью контролировал ситуацию. Отметил, что на Бенно короткая куртка из толстой кожи, а под ней нечто вроде стеганой рубахи. Его приятель с мечом был в безрукавке из овчины. Третий обмотал вокруг шеи концы кольчужного наголовья.
— Ну давай, ты, дерьмец! — прохрипел Бенно.
— Анна, беги на корабль! — крикнул я и, сорвав плащ, двумя взмахами намотал его на левую руку. Но Анна не побежала.
— Оставь нас в покое, ты, грязная тварь! — сказала она, и голос ее звучал холодно, как море Мрака.
— Хо-хо! — хрюкнул тот, что с мечом. — Какой ротик! Как только мы покончим с твоим любимчиком, я им попользуюсь, моя милая!
Бенно повел плечами и глубоко вдохнул. Все, началось. Я встал в позицию и поднял Шаук выше, свободно держа его в вытянутой руке, как учил Расул.
— Беги, Анна!
Но было уже поздно. Все трое одновременно бросились на нас. Бенно, громко заорав, взмахнул топором. Я отступил и пригнулся, пропуская удар над собой. А потом топор вдруг вылетел у него из руки и с грохотом упал на мостовую. А из горла будто выметнулось бледное пламя, но это оказался меч Анны — она удерживала лучника в стоячем положении концом своего клинка, по которому прямо на ее руку стекала кровь. Потом выдернула его, и жизнь Бенно со свистом и всхлипами выпорхнула из раны и взлетела во тьму у нас над головами. Он закачался и осел задницей на мостовую. Потом упал на спину и уставился вверх слепыми глазами, похожими сейчас на сваренные вкрутую яйца. Его друзья замерли на месте. Все мы замерли на месте.