Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969
Шрифт:
– Нет, – ответил милиционер. – Дело, по всей вероятности, будет передано в суд. А валенки будут вещественным доказательством.
Я сильно расстроился, был мрачнее тучи и даже два дня не посещал школу. На работу, правда, ходил исправно. Кстати, мама Володи продала-таки его валенки за 200 рублей. Получался парадокс: поношенные валенки можно продавать за любую цену, а новые – ни-ни! – только за государственную. Вскоре мне пришла повестка в милицию. В ней был указан день, время и номер кабинета, куда нужно было явиться.
На третий день я всё-таки пошёл в школу. Там ко мне сразу подошла наша классная
– Почему пропустили два дня занятий?
– У меня были небольшие неприятности. Не хочу о них говорить.
– А я знаю причину, – с таинственно-подкупающей улыбкой сказала она.
– Откуда? – удивился я.
– Сорока на хвосте принесла, – отшутилась Нина Петровна и тут же посерьёзнела: – Скажите честно, как ваши дела?
– Ничего пока особенного, возможно, завтра прояснится.
– Каким образом?
– Мне повестку в милицию принесли.
– Можете показать?
– Пожалуйста.
Я достал и передал ей бумажку, которую носил с собой. Она внимательно изучила её и сказала:
– Всё будет хорошо, не волнуйтесь.
Как выяснилось, во время конфликта на рынке находилась наша учительница русского языка и литературы, которая потом в учительской красочно описала всё происшедшее со мной. Поэтому Нина Ивановна была в курсе событий.
Утром я пришёл в милицию немного раньше назначенного времени и сел на стул возле кабинета, указанного в повестке – ждать вызова. Вдруг нежданно-негаданно в коридоре появилась наша «классная» Нина Петровна. Увидев меня, она лишь кивнула; я ответил тем же. Она подошла к двери и, глядя на меня, жестом спросила: «Сюда?» – Я утвердительно кивнул, и она, постучавшись в дверь, вошла. Она была внутри меньше десяти минут, а затем вышла и, так и не сказав мне ни слова, улыбнулась и кивнула на дверь, мол, заходи. А сама ушла.
Я прошёл в кабинет, где находились два человека, одетых в цивильные костюмы. Но того, кто забрал на рынке мои валенки, не было. «Наверное, ведёт неравную борьбу с расхитителями социалистической собственности и спекулянтами вроде меня», – подумал я. Один из следователей поднял вверх мои несчастные обувки и строго спросил:
– Это ваши валенки?
– Да, мои. – Я ещё раньше решил отвечать честно, ничего не выдумывая и не скрывая.
– Зачем продавали?
– Они мне пока без надобности, есть другие. А деньги нужны.
– А для чего вам деньги?
Несмотря на кажущуюся абсурдность вопроса, я к нему был готов. Но сначала попробовал пошутить:
– Для жизни. Я ещё сегодня не завтракал.
– Попрошу серьёзнее.
– Я помогаю младшим сёстрам – студенткам. Одна учится в институте в Свердловске, другая в техникуме в Богдановиче. – Я достал и показал им квитанции переводов.
– А почему продавали дороже их стоимости?
– Ну это же рынок, я думал, что на нём можно торговаться. А если я буду продавать их по государственной цене, как вы говорите, их у меня ещё никто и не возьмёт, подумают, что бракованные или ворованные.
– Вы оказали сопротивление работнику милиции и даже ударили его. Это уголовно наказуемое деяние. Что скажете?
– Я же не знал, что он работник милиции. Одет он был в простую гражданскую одежду. Документов не
– Всё понятно, – резюмировал следователь. – Забирайте ваши валенки. Можете их даже продать, но не дороже государственной цены – 130 рублей.
Я взял валенки и сказал:
– Спасибо, что подсказали их стоимость.
Думаю, большую роль в благополучном исходе моего дела сыграла Нина Петровна. Я так и сказал Володе.
– Может, в милиции работает кто-то из её бывших учеников, – предположил он. Я согласился, что это вполне возможно.
Валенки я принёс в общежитие, пытаться продавать их на рынке больше не стал. А через неделю к нам приехал знакомый Володи из деревни – молодой парень. Ему как раз нужны были валенки, и он не торгуясь купил мои за 250 рублей.
А вот учительница по литературе вдруг в одночасье изменила мнение обо мне, стала считать меня «плохим парнем» и исправила уже выставленную оценку за вторую четверть на тройку.
Как всегда, особенно плохо у меня обстояло дело с немецким языком. Учительница однажды сказала: «Какое у вас ужасное произношение!»
Ещё возникло затруднение с тригонометрией, но заняться ей вплотную я почему-то не хотел. Наш учитель, пожилой мужчина, часто давал нам контрольные работы. Обычно он писал на доске два варианта контрольной, а потом сидел весь урок, наблюдая за нами. Моим соседом по парте был Андрей, молодой рыжеватый парень лет двадцати, «щёлкавший» математику как семечки. Он быстро решал свой вариант, а потом на отдельном листочке и мой. Затем он незаметно передвигал эту бумажку ко мне. Я сравнивал своё решение с его, исправлял ошибки, а что не успел к тому времени решить – просто списывал. Так он меня тянул, и я беззастенчиво пользовался его услугами. Познания в математике у меня не повышались, хотя за контрольные я регулярно получал пятёрки.
А я Андрею «помогал» с русским языком, когда мы писали диктанты, изложения и сочинения. Иностранный язык в нашей школе изучали только один – немецкий, а Андрей раньше учил французский, поэтому на уроках иностранного языка в школе не появлялся.
Ещё во время последних экзаменов в школе машинистов в Свердловске я встретился с Тамарой в вестибюле общежития. Уже прошёл год с той памятной совместной поездки в Москву, где мы сблизились.
Мы тут же сели рядом на стулья и поговорили, как старые друзья. После окончания учёбы она была направлена на работу в Управление Свердловской железной дороги, а жила по-прежнему в нашем общежитии. Я пригляделся к ней повнимательнее и заметил, что у неё от уголков глаз расходятся к вискам мелкие морщинки. Почему-то это мне запомнилось. Видимо, молодые люди старше двадцати пяти лет начинают более придирчиво относиться к своим потенциальным спутницам жизни (если, конечно, они не влюбились по уши, когда даже недостаток кажется достоинством).