Ремарк и оригами
Шрифт:
— Я нашла, — с трудом выдавила из себя Инни. — Какая же я шляпа. Как раньше не догадалась? Почему? Бред законченный. Идите все сюда…
— Это даже и не трюмо, — прокомментировал подошедший Роберт. — А так, старенький туалетный столик. На обшарпанной столешнице, под треснутым зеркальцем, выстроились в ряд несколько разноцветных керамических баночек, рядом лежат пластиковые тюбики, стоит стеклянный флакон с мужским дешёвым одеколоном. А чуть в стороне расположились две круглые жестяные банки со снятыми крышками…
— Это я их сняла, — объяснила Инэс. — А что скажете про содержимое этих жестянок?
— Что тут скажешь? Какие-то маленькие чёрные крошки…. Может, угольная пыль?
— Или же графитовые стружки, —
— Хренобобина какая-то, — высказался грубый и прямолинейный Габов. — Выбросить в помойное ведро и забыть.
— Сами вы — крошки, стружки и хренобобины, — обиделась Инни. — А ещё, понимаешь, мнят себя гениальными сыщиками, так вас всех и растак…
— Ну, и что это такое?
— Театральный грим. Причём, весьма распространённый. Точно такой даже в нашем театре есть. А я…эх, прошляпила. Каюсь, виновата. Посыпаю голову пеплом. Нет мне прощения…
— Не расстраивайся ты так, ласточка моя смуглолицая, — посоветовал Роберт. — С каждым может случиться…. Но для чего, всё же, предназначен этот грим?
— Для создания так называемого эффекта — «небритости». На подбородок актёра наносится специальный косметический гель, а к нему, соответственно, потом «прилепляются» эти крошечные «щетинки». После завершения спектакля применяется уже другой гель, «смывающий», так сказать. В правой жестяной баночке находится «суточная щетина», а в левой — «трёхдневная»…. Всё, надеюсь, ясно?
— Не очень, — по-честному признался Габов. — Хотелось бы пояснений.
— Ладно, поясняю — для особо недогадливых, — вздохнула Инэс. — Санти Гонсалес это и есть — Анна Сольгадо. То бишь, разыскиваемая нами маньячка…. Но какая же талантливая и гениальная актриса! Упасть и не встать. Даже завидно слегка…
Через пятнадцать минут они вышли на улицу. В руках у Роберта находился неприметный полиэтиленовый пакет, в который были сложены католическая монашеская ряса, шпионские наушники с «приёмной» коробочкой, две жестяные банки со «щетинками» и четыре пары использованных латексных перчаток.
— Тут такое дело, — поднялся со скамьи хозяин барака. — Извините, что беспокою…
— Ключи от «седьмой» комнаты пока останутся у меня, — грозно нахмурился Габов. — Вплоть до особого распоряжения господина Прокурора штата.
— Да я не об этом, — старик достал из внутреннего кармана потёртой джинсовой курточки белый почтовый конверт и протянул его Роберту. — Санти Гонсалес просил вам передать. Так и сказал, мол: — «Если сюда — до конца месяца — придёт «маньячный» инспектор Ремарк, то передайте ему это письмо…». Вот, передаю.
— А если бы Ремарк не пришёл? — заинтересовалась дотошная Танго. — Что было бы тогда?
— Разорвал бы и выбросил. Как и было велено. Мне Санти за эту услугу даже семьдесят пять долларов заплатил. Австралийских, конечно же…. Всё по-честному. Не сомневайтесь. В конце года обязательно включу эту сумму в личную Налоговую декларацию…
Они дошагали до набережной, вдоль которой беззаботно сновали разноцветные «ферри»: одни отчаливали от южного мола, другие, наоборот, причаливали к молу северному, доставляя на берег «Круговой пристани» беспокойных и шумных туристов.
— Останавливаемся, — сильно дёрнув Роберта за рукав пиджака, объявила Инэс. — Так, милый, нечестно. Хочешь утаить от своих верных соратников содержание письма Анны Сальгадо?
— Утаить? Да, ладно тебе. Просто решил отдать этот конверт — вместе со всем остальным — Питеру Модильяни. Мол, пусть он и разбирается, раз самый главный.
— Удобная позиция. Спора нет. Практически как у африканского страуса, прячущего — по любому поводу — голову в песок. Не ожидала, право, от тебя такого…
— Хотелось бы ознакомиться, — поддержала Танго. — Так сказать, с первоисточником. Знаю я это хитропопое начальство.
— Хорошо, ознакомимся, — подумав с полминуты, решил Роберт. — Лишним не будет.
Он, предварительно аккуратно надорвав край, вынул из конверта сложенный вдвое лист бумаги, развернул его и прочёл — медленно, со всеми знаками препинания — следующий текст:
— Здравствуйте, уважаемый старший инспектор Ремарк. Раз вы читаете это письмо, значит, уже обо всём догадались и во всём окончательно разобрались. Что же, к этому оно и шло…. Получается, что и говорить-то особо не о чем. Впрочем, уточню некоторые ключевые моменты. Пусть между нами не останется мутных недомолвок…. Во-первых, сеньора Инес во многом была права, когда говорила, что, мол: — «Без якудзы здесь не обошлось…». Да и эта её фраза, мол: — «Именно наркомафия частенько использует для своих преступных нужд мотодельтапланы…», является верной. Молодец, очень сообразительная и наблюдательная барышня…. Да, я обратилась за помощью к международной мафии — тогда, после побега из психиатрической клиники «Триест». А что мне ещё было делать? И полученные раны надо было залечить, и, вообще, как-то устроиться в жизни…. Как я вышла на мафиози? Случайно. Несколько разговоров, находясь в «Триесте», подслушала, запомнила и проанализировала. Короче говоря, меня внимательно выслушали, приютили и вылечили. Потом, правда, пришлось отработать — за помощь оказанную. То есть, выполнить несколько важных и ответственных поручений. О подробностях, извините, распространяться не буду. Жить ещё хочется…. Как бы там ни было, но семь месяцев назад я получила свободу, пусть и относительную. А также надёжные документы — как для мужского облика, так и для женского…. Во-вторых, большое вам спасибо, старший инспектор Ремарк. За что? За ту лекцию — про маньяков. Помните? Ну, где упоминались индейский вождь Ульзана и граф Монте-Кристо? Так вот, тогда я планировала и с родственниками господ-дам из «Доброго приюта» посчитаться. Но после тех ваших речей — передумала. Я же не маньячка, в конце-то концов, а настоящая идейная мстительница. Да и Душу, действительно, отягощать лишними грехами не стоит. Без важных на то причин. Поэтому можете смело считать, что это именно вы спасли от верной смерти Джуди Смит-Осборн, мистера Траппа, а также многочисленных родственников доктора Сильвио Висконти…. Матушка Феофана из русской деревни? Очень сожалею, что пришлось застрелить эту добрую и милую женщину. Мистер был совсем рядом, а тут — она. Запросто могла всё испортить. Нельзя было рисковать. Нельзя…. Засим — прощаюсь. Передавайте от меня искренние приветы мисс Сервантес, миссис Танго, инспектору Габову, Рою, а также господину Питеру Модильяни. Всегда ваша — Анна Сальгадо…
— Сильно и качественно заморочено, — одобрила Танго. — По высшему разряду, так сказать. Шик, блеск и красота. Вон, нашу талантливую театральную актрису даже на слезу пробило.
— Есть такое дело, пробило слегка, — коротко всхлипнув, призналась Инэс, а после этого неожиданно предложила: — Может, отпустим Анну на все четыре стороны?
— Как это — отпустим? — опешил Габов.
— То есть, не будем никого, включая господина Прокурора штата, ставить в известность — ни об этом прощальном письме, ни о прочих важных находках, сделанных нами сегодня в комнате консьержа Санти Гонсалеса…. Вы сами посудите. Анна имела полное право — мстить всем этим деятелям-экспериментаторам из «Доброго приюта». Из серии: — «Заслужили — получите. Ибо знали — что творили…». Отомстила и исчезла. Причём, родственников жертв она по благородному не тронула. Ну, и всё на этом. Пусть себе дальше живёт — уже нормальной и мирной жизнью…. Так как, соратники?