Рэмбо

Моррелл Дэвид

– Значит, вы решили пойти на обострение, - сказал парень.

– Ошибаешься. Это не я решил.

Глава 8

В кабинете мирового судьи стоял кондиционер. Время от времени он жужжал и погромыхивал, и так сильно охлаждал воздух, что Рэмбо начал дрожать. На человеке за столом был просторный голубой свитер. Его звали Добзин, о чем свидетельствовала табличка на двери. Он жевал табак, но, увидев Рэмбо, перестал.

– Ну, будь я...
– сказал он, скрипнув вращающимся креслом.
– Когда ты мне звонил, Уилл, ты должен был сказать,

что в город приехал цирк.

Ну началось. Везде одно и то же. Всегда. Дело принимало поганый оборот, и он понимал, что ему следует уступить, иначе эти люди могут причинить ему массу неприятностей. Однако ж ему снова швыряют в лицо дерьмо, снова не дают житья, и будь он проклят, если снова смирится с этим.

– Послушай, сынок, - сказал Добзин.
– Я должен задать тебе один вопрос, я просто не могу его не задать.
– У него было очень круглое лицо. Когда Добзин говорил, он языком запихивал табак за одну щеку, отчего она вспухала.
– Я вижу ребят по телеку, они демонстрируют, бунтуют и вообще...

– Я не хожу на демонстрации.

– Интересно, у тебя не чешется от волос шея?

Всегда они спрашивают одно и то же.

– Раньше чесалось.

Добзин почесал бровь, обдумывая свой ответ.

– Да, наверное, ко всему можно привыкнуть, если, конечно, очень захочешь. А борода? Чешется под ней в такую жару?

– Бывает.

– Тогда зачем ты ее отрастил?

– Мне нельзя бриться из-за раздражения на лице.

Стоявший у двери Тисл, хихикнул.

– Погоди секунду, Уилл, быть может, он говорит нам правду.

Рэмбо не устоял перед искушением.

– Нет.

– Тогда зачем ты все это сказал?

– Надоели вечные расспросы насчет бороды.

– А почему ты отрастил бороду?

– У меня раздражение на лице и мне нельзя бриться.

Добзин словно получил пощечину.

– Ну, пожалуй, я сам на это напросился, - сказал он через некоторое время, медленно растягивая слова.
– Верно, Уилл?
– Он коротко хихикнул.
– Взял и сел в лужу. Это уж точно. Да, да.
– Он пожевал табак.
– Так какое у тебя обвинение, Уилл?

– Их два. Бродяжничество и сопротивление аресту. Но это для начала, просто чтобы его задержать, пока я выясню, не разыскивают ли за что-нибудь этого парня. Лично я думаю, что его разыскивают за кражу.

– Займемся сначала бродяжничеством.

Это так, сынок?

Рэмбо ответил, что нет.

– У тебя есть работа? Ты располагаешь суммой больше десяти долларов?

Рэмбо сказал, что нет.

– Тогда ничего не поделаешь, сынок. Ты бродяга. За это полагается пять суток тюрьмы или пятьдесят долларов штрафа. Что выберешь?

– Я только что сказал, что у меня нет десяти, где же черт возьми, я возьму пятьдесят?

– Ты находишься в зале суда, - сказал Добзин, резко наклонившись вперед. Не потерплю бранных выражений в моем суде. Еще одно нарушение, и я накажу тебя за неуважение к суду.
– Он умолк и принялся

с задумчивым видом жевать табак. Мне так будет трудно сохранить беспристрастность, когда придется выносить приговор по второму обвинению. Я имею в виду сопротивление аресту.

– Невиновен.

– Я тебя еще не спрашивал. Подожди, когда спрошу. Что там с сопротивлением аресту, Уилл?

– Я его подобрал, когда он пытался сесть в попутную машину, и сделал одолжение, вывезя за город. Я подумал, для всех будет лучше, если он у нас не задержится.
– Тисл помолчал.
– Но он вернулся.

– У меня на то есть право.

– Я опять увез его из города, а он снова вернулся, а когда велел ему сесть в мою машину, он отказался. И подчинился только под угрозой применения силы.

– Думаете, я сел в машину, потому что испугался вас?

– Он не хочет назвать свое имя. :

– А зачем оно вам?

– Говорит, что у него нет документов.

– За каким чертом они мне нужны?

– Хватит, хватит, я не могу сидеть тут вечно и слушать, как вы препираетесь, - прервал их Добзин.
– Моя жена больна, и я должен был в .

Пять уже быть дома и готовить детям обед. Тридцать суток тюрьмы или штраф двести долларов. Что выбираешь, сынок?

– Две сотни? Господи, я же только что сказал, что у меня и десяти нет.

– Тогда тридцать пять суток тюрьмы, - объявил Добзин, поднимаясь и расстегивая свитер.
– Я хотел отменить пять суток за бродяжничество, но ты ведешь себя хуже некуда. Мне пора. Я опаздываю.

Кондиционер зажужжал и загрохотал пуще прежнего, и Рэмбо теперь не знал, отчего он дрожит - от голода или от ярости.

– Эй, Добзин, - вы еще не спросили, виновен ли я в сопротивлении аресту, сказал он.

Глава 9

Рэмбо направился было обратно в кабинет Тисла.

– Ну, нет, теперь сюда, - сказал Тисл и указал на последнюю дверь справа, с решеткой в маленьком окне вверху. Он хотел отпереть ее ключом, но тут заметил, что дверь приоткрыта на четверть дюйма. Недовольно покачав головой, Тисл распахнул дверь, Рэмбо увидел лестницу с железными перилами и цементными ступенями. На потолке горели люминесцентные лампы. Рэмбо вошел, Тисл тут же последовал за ним и запер дверь. Они стали спускаться, сопровождаемые двойным эхом.

Рэмбо издали услышал шум льющейся воды. Цементный пол был мокрый и отражал флюоресцентные огни, у дальней стены тощий полицейский поливал из шланга пол камеры. Увидев Тисла и Рэмбо, он перекрыл воду.

– Голт.
– Голос Тисла отозвался гулким эхом.
– Почему верхняя дверь опять отперта?

– Разве я?.. Но ведь у нас нет сейчас заключенных. Последний недавно проснулся, и я его выпустил.

– Не имеет значения, есть у нас заключенные или нет.

Стоит тебе привыкнуть оставлять дверь незапертой, когда у нас никого нет, и ты можешь забыть запереть ее, когда у нас кто-то будет. Так что изволь запирать дверь всегда.