Рембрандт должен умереть
Шрифт:
Над статьей явно поработал московский корреспондент, собравший о Федяеве и всё достоверно известное широкой публике, и некоторые из последних сплетен; но историю сочли достаточно любопытной, чтобы подключить к ней вашингтонское бюро. «Я вправду попал в мультик», – думает Иван и пихает локтем Молинари: гляди-ка!
Сыщик пробегает глазами статью и качает головой.
– Сейчас вокруг этого Федяева будет медиацирк, – вполголоса говорит он Ивану. Кожаный дергается, услышав знакомую фамилию, но решает не оборачиваться.
– Человеку в таком
– Ну, попроси тебя высадить, – отвечает ему Иван, не пытаясь скрыть сарказм. – Спасибо, ты сделал все, что мог.
Молинари возвращает айпод и отворачивается к окну. Мимо проносятся какие-то серые индустриальные пригороды, угрюмые даже в такой солнечный денек. Ивана клонит в сон: организм начинает осознавать разницу во времени, несколько стертую в последние несколько часов разнообразными напитками и интенсивным общением. Вскоре Штарк уже посапывает, будто происходящее с ним – не более чем рутина. Заснуть он с детства мог в любом месте, в любое время. Вот и Софью, если подумать, – проспал.
Впрочем, ведь и Христос мирно спал в несомой гигантскими волнами рыбацкой лодке на море Галилейском.
Продремать дольше пятнадцати минут Ивану не суждено: Молинари расталкивает его, когда «Форд» неожиданно сворачивает с шоссе-95.
– Мы едем не в Бостон, – сообщает сыщик.
Иван с трудом продирает глаза. Этих мест он совсем не узнает. Вдоль дороги – особняки, о которых не скажешь «красивые» или «уродливые»: подходит разве что слово «серьезные».
– Где мы?
– В Гринвиче, штат Коннектикут. Мне кажется, скоро мы увидим твоего клиента.
– Я, возможно, и увижу. А вы договаривайтесь с другими гориллами, как будете сторожить друг друга. – Иван проснулся с решением, что делать дальше: он будет игнорировать этих кретинов с кулаками и пистолетами. Пусть они нейтрализуют друг друга, а он найдет какой-нибудь способ достойно выпутаться из этой истории. Возможно, Федяеву и вправду не до картин, и сейчас они мирно договорятся о возвращении Ивана в Москву.
Молинари молчит, смотрит в окно. Наверняка у него тоже какие-то свои планы.
В Гринвиче Иван никогда не был. Говорят, здесь самая большая плотность миллиардеров на квадратный километр: все главные люди Уолл-стрит живут в Гринвиче, а у многих из тех, кто Уолл-стрит презирает и обыгрывает тамошних банкиров в финансовый пинг-понг, здесь и офисы. Штарк знает, что недвижимость здесь чуть ли не самая дорогая на Восточном берегу. Где ж еще прятаться Федяеву от московских следователей? Хотя было бы понятнее, если бы в Лондоне или где-нибудь на островах. Америка – экзотическое убежище: здесь русский чиновный люд не понимают и не ценят; вспомнить хотя бы, как бывший президентский завхоз Пал Палыч Бородин насилу унес отсюда ноги, посидев предварительно в тюрьме и натерпевшись страху, не выдадут ли его Швейцарии. Впрочем, причинами
Этот особняк не из самых дорогих; хотя он тщательно вписан в ландшафт и окружающую застройку, и с первого взгляда его можно было бы принять за голландский колониальный конца XVII века – приземистый, с крутыми скатами крыши, в которые врезаны окна со ставенками, – это, конечно, новострой. И в нейтральный бледно-фисташковый цвет стены явно красили с тем расчетом, что ни у кого из потенциальных покупателей он отторжения не вызовет. Всего за несколько миллионов долларов эта сдержанная архитектура и это соседство – только что проехали гольф-клуб Белл Хейвен – могут быть вашими.
Перед домом разыгрывается короткая немая сцена. Посланцы Федяева явно так и не решили, что им делать с Молинари. Тот широко улыбается, показывая, что готов к любому развитию событий. Следуя своему решению, Штарк вылезает из машины, не оглядываясь, пересекает лужайку, открывает дверь и оказывается в просторной прихожей. Сразу видно, что обставлять особняк было некогда или некому. Здесь нет ни стульев, ни даже коврика перед дверью. Штарк разувается; пальто повесить некуда, так что Иван проходит в гостиную прямо в нем. Там все-таки есть резной тяжелый стол и шесть стульев с кожаными сиденьями. Но занавески на окнах отсутствуют.
– Валерий Константинович! – зовет Иван сперва негромко, потом так, чтобы его услышали на втором этаже.
На лестнице раздаются неторопливые шаги.
– А, Иван! Простите, что не встретил, – я не заметил, как вы подъехали. А где Миша? Он разве не с вами?
Замминистра, теперь уже, видимо, бывший, – в расстегнутом кардигане поверх белой футболки, темных джинсах и мягких тапочках на босу ногу. Выглядит он лучше, чем в Москве, – уже не такой желтый, хотя щетина превратилась в бороду. Вроде и руки больше не дрожат, кажется Ивану.
– Миша – это который со мной прилетел? В кожаной куртке? Он остался в машине: по дороге познакомился с одним местным и немного отвлекся на него.
– Ну и ладненько. Кажется, он здесь вообще как-то не в своей тарелке. Я даже не думал, что у людей его профессии бывает такая тяжелая акклиматизация: в кино им вообще все равно, что вокруг. А я, видите, тоже еще не успел обжиться. В доме не хватает женщины. Жена на гастролях. Хотя чем позавтракать, найдем, наверное. Есть хотите? Пальто, кстати, можете повесить на стул.
– От чашки чая не отказался бы, – отвечает Штарк, следуя совету гостеприимного хозяина.
Федяев шлепает на кухню ставить чайник, Штарк за ним. По дороге бывший замминистра объясняет:
– Все делаем наспех, по русской привычке, ничего заранее. Вы ведь не видели сегодняшнюю «Нью-Йорк Таймс»?
– Прочел по дороге заметку о вас.
– А, ну да, новые технологии… Я тоже не читаю бумажных газет – привык, что мне присылают дайджест. Раз прочли, значит, поняли, почему я здесь.