Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)
Шрифт:
— Зачем он послал?
— Внучку хочет повидать.
Женщина опять обозлилась:
— А пошел ты вместе с ним! И что лезут, лезут?..
Как ошпаренный, Алеша вылетел за дверь. Но еще и на улице не сразу смог опомниться и сообразить, как отнестись к тому, что сейчас произошло.
«Во-первых, так и надо, не лезь в чужую жизнь, хотя и с добрыми намерениями.
Что же тогда: отказать в просьбе старому беспомощному человеку?
Венька-то как извинялся, когда не хотел идти сюда, — предвидел.
Да
И все же, зачем со мной-то так? Не ладите с отцом, с ним и ругайтесь».
Он не успел еще уйти от дома, когда его нагнал лейтенант, один из тех, что были за столом.
— Постой-ка, парень.
Еще не зная, что хотят от него, Алеша нелюдимо ожег его взглядом.
— Знаете, что мне хочется сказать вам, — процедил он. — Идите вы обратно туда, за стол. Воюйте!
Стройный, перетянутый широким ремнем, с добрыми ясными глазами, офицер потемнел лицом.
— Хотел как-то сгладить, показалось, зря обидели пария, — не скрывая презрения, сказал он. — А сейчас вижу, паршивый ты щенок, будь постарше — морду набил бы. Ребята подлечились в госпитале и снова отправляются на передовую. Что им, отдохнуть запрещается?
Алеша получил по заслугам: не суйся со спешными выводами. Виновато заморгал.
— Простите…
— Охотно прощаю, — без доброты проговорил лейтенант. — А ты отнесись к тому, что в квартире произошло, с пониманием. Нелегко ей сейчас, муж оставил… Легче, у кого близкий на фронте, много тяжелей знать, что он где-то тут, а на поверку нету.
— Я ничего этого не знал…
Из подъезда вышла хозяйка комнаты Зинаида, зябко куталась в накинутый на плечи широкий шарф, лицо грустное и трезвое.
— Заболел он, по-видимому, что тебя прислал? Сам приходил всегда.
Алеша молча кивнул.
— В больнице?
— Нет, дома.
— Завтра обязательно приду. Ты уж извини, как встретила. Не тебя я…
— Он хочет, чтобы с дочкой.
— Разумеется, с дочкой. — Она поискала взглядом по двору. — Только здесь была. Никуда не велела уходить. Олька утащила, кто больше…
Алеша улыбнулся про себя: та, большеглазая, с серьезным личиком, и была внучка Максима Петровича — Татьянка.
Глава восьмая
— Венька, народищу-то, и все с корзинками. Разве сядешь?
— А я что говорил. На станции вообще не сесть бы. Там надо прорваться на перрон, в вагон без билета не войдешь. Попробуем здесь.
Они подходили к разъезду — 5-й километр. От фабричного поселка это совсем недалеко: пройти торфянистым пустырем с редким кустарником — и железнодорожная линия. Вчера Венька спросил Алешу: «Ты ведь мужичок хозяйственный?» — «Угу, еще какой хозяйственный. А что?» — «Грибы пошли. Соленье. Еда на зиму. Когда поедем?» Собрались на выходной.
И вот шли. Вдоль железнодорожного пути плотно росли ровные ряды тополей — защита от снега. Только на самом разъезде они отступили для широкой гравийной площадки, и теперь тут толпились люди, ожидавшие местного поезда, ходившего в утренние и вечерние часы.
Конечно, грибная пора, конечно, многим надо ехать в села и в районные города, через которые проходил поезд, — и все-таки скопление едущих казалось чрезмерным.
— Ничего не поделаешь, — спокойно говорил Венька. — Может, придется и на крыше. Ездили когда?
— Что ты, Венька, где мне было ездить на крыше, — смятенно проговорил Алеша. — Я и на поезде-то всего два раза ездил. У нас железная дорога от деревни знаешь как далеко…
— Ты это всерьез — на крыше? — спросил и Сеня Галкин, до него позднее дошла вся невозможность того, что предложил Венька.
— Ну, а что делать?
— Не, я не ездок. — Сеня решительно остановился. — Я, пожалуй, поверну домой.
— Твое дело. Но ты же просился в лес? Пробирайся в вагон, силушка у тебя есть. Про крышу я на всякий случай сказал.
— Если на всякий случай… — Сеня опасливо посмотрел на площадку, которая кишела людьми.
Шагавший первым Венька вдруг остолбенел от неожиданности: навстречу ему шла улыбающаяся Танька Терешкина. Похожая на бочонок корзинка висела на ее согнутой руке. Даже и тут не платок надела, что было бы удобнее в лесу, а голубой берет, чтобы не прятать свои чудо-волосы.
— Привет, мальчики, — запела она. — А я уж жду, жду. — И Танька подняла корзинку, мастерски сделанную из тонких щепаных прутьев, с крышкой на ременных петельках. — Тетка велела полную набрать.
Венька грозно обернулся к Алеше.
— Ты что, Потапыч! — обиделся тот, догадавшись, о чем подумал Венька.
— Ты с кем это собралась? — нелюдимо спросил Венька.
— С вами, с кем же, — просто ответила Танька.
— С ума сойти! — Венька передохнул с отчаянием. — Да кто тебя звал? Алешка! — опять прорычал он.
— Сказал же! — вспылил Алеша. Он и сам понимал: какие уж тут грибы, когда в компанию затесалась девчонка. Теперь только за ней и смотри, угождай. До грибов ли тут.
Венька не успокаивался:
— Сеня, ты?
— Что «ты»? — Сеня поднял голову, и лицо его стало задорным и несерьезным.
— Ты соображаешь…
Что там Сеня должен был соображать, осталось неизвестным, Танька опередила:
— Я это, Венечка, сама, не шуми на него. Ты где живешь?
Венька обалдело смотрел на нее.
— А ты не знаешь?
— На поселке ты живешь, а Сеня у Волги, на другом конце города. Сеня сегодня пришел в училище с корзиной, сам в фуфайке и ватных штанах. Это когда на улице теплынь. На что я могла подумать?