Ренегат
Шрифт:
Последний раз, перед тем как заново войти за стекленной одно половинчатый створ, оглядываюсь на Люка, который не находит себе места. Возможно, он никогда бы не допустил, чтобы я дралась с Уиллом или с любым другим парнем, просто сейчас у него нет выбора, поэтому ему неспокойно. И в случаи, если бы он не отдал приказ, он нарвался бы на серьезные неприятности, из которых потом, как из вязкой трясины, невозможно будет выбраться.
Я отхожу от Два как можно дальше. И все, о чем думаю — это не дать себя загнать в угол. Когда это произойдет, бой для меня плохо закончится: по
Люк закрывает дверь.
Два, не дожидаясь приказа, нападает — я вовремя убегаю. Он снова и снова подходит, а я отдаляюсь. Собравшись с духом, приближаюсь и ударяю, но наверняка он этого не почувствовал, даже виду не подал. Два его мощных толчка приходятся мне в лицо и в живот. Меня сковывает боль, но всего на минуту. Я злюсь, в первую очередь, на себя: как я могла это допустить! Еще пару хорошеньких тумаков — и я буду ползать на четвереньках и победа Уилла, как и мое поражение, будет не за горами.
Я наскакиваю, хотя и не очень неожиданно. Наношу три — как мне кажется — сокрушительных удара подряд. Два шатается, но удерживается. Все происходит быстро, нет времени передохнуть, но у меня полно энергии, и я мотаюсь по комнате, не позволяя себя заново ударить. Во рту чувствуется металлический привкус крови, но я не придаю этому особой важности. Я должна продержаться как можно дольше, не взирая на незначительные затруднения.
Два нешуточно взбешен. Наверно, ему надоело туда-сюда бегать за мной. Отступив, незаметно как я оказываюсь возле стены. Уилл, замахнувшись, врезается взбитым кулаком в твердую поверхность, и оскаливается. Согнув ногу, бью Два коленом в живот. Уилл сгибается вдвое и я, вцепившись за его волосы, раздрабливаю коленкой его нос. Затем отхожу, давая себе возможность отдышаться. Любопытные, но искаженные лица увлеченных наблюдающих, отвлекают меня своей сострадательной ужимкой, и, пропустив пару массивных тумаков в живот и в левую щеку, безвольно валюсь на пол.
Наверно, настоящая боль возгорается лишь тогда, когда рассеиваются остальные, приглушавшие ее чувства; когда перестаешь бороться и понимаешь это; когда открываешься ей, и она захлестывает тебя, потому что ты не в силах ее подавить.
Острая резь — все, что я сейчас чувствую, на чем сосредоточена. Мне кажется, что мир вокруг не настоящий, поддельный, и, что он исчезает, как обманчивое видение. Яркий свет, вспыхнув, тускнеет, где-то далеко утихающим и размытым эхом звучит сдавленный голос Люка. Свинцовые веки смыкаются.
Открываю глаза и обнаруживаю, что я лежу посреди безлюдного и тихого тренировочного зала, опрокинувшись на спину. Надо мной склонился призадумавшийся Люк; он даже не сразу замечает, что я очнулась. Одной рукой он бережно придерживает мою голову, будто она вот-вот отвалится, а другой держит перепачканный кровью платок. Я подвожусь, но Люк, как заботливый и прилежный наставник, советует, чтобы я еще недолго полежала, — это пойдет только на пользу. Я не против, ведь я здорово устала за время тренировки и хоть мне трудно признаваться себе, но мне бесконечно нравится, что Люк наконец-то более внимателен ко мне.
— Все ушли. — тихо говорит
— Почему? — недоумеваю я.
— Они ожидали, что ты сдашься на первой минуте. — искренне улыбается Люк. — Как себя чувствуешь?
— Хорошо.
— Тебе нужно умыться. Давай попробуем встать.
Обхватываю шею Люка. В момент, когда наши взгляды встречаются, а губы едва не смыкаются в томном жадном поцелуе, я невольно робею, а дух перехватывает. Теплое, глубокое дыхание Люка пробегает по моей щеке, и, когда он держит меня в крепких заботливых объятиях, я хочу вплотную прижаться к его жилистому телу, и, чтобы он никогда меня не отпускал.
Мы устремляемся в коридор, и заходим в дверь напротив, в туалетную комнату, выдержанную в черно-белых тонах: темная плитка на полу и стенах и пять белых раковин для умывания.
Ужаснувшись своему уставшему отображению, возникшему в продолговатом зеркале, включаю воду, тщательно мою руки и, набрав полные ладони прозрачной жидкости, окунаю в нее лицо. Кожу приятно пощипывает, и я значительно приободряюсь. Багровые ручьи, сколько бы я не умывалась, стекают по белоснежных стенках умывальника. Люк дает мне крахмальные полотенца, и я утираюсь. Немного изошедший, он сидит возле последней раковины.
— Я помогу. — любезно говорит он, спрыгивая.
— Не стоит. — отвечаю я, но не сопротивляюсь его дружеской помощи. Отобрав у меня пропитанное водой и кровью полотенце, Люк берет пару чистых и прикладывает их к моему носу.
— Ты недооцениваешь себя. — улыбается он, осторожно касаясь моего затылка. — Всегда. Во всем. Это опасно. Ты способна на больше.
— Ты уверен?
— Да. — уверенно отвечает Люк. — И еще… Иногда ты совсем беспомощная. Меня это беспокоит.
— Неужели? — серьезным тоном спрашиваю я. — Ты говорил, что…
— Я помню. — прерывает меня он, меняя полотенца; они намного чище предыдущих. Похоже, что кровотечение останавливается. — Но… я волнуюсь за тебя.
Вспомнив детали вчерашнего разговора, в ходе которого Люк меня бросил, я говорю:
— Правда? Я в этом сомневаюсь.
— Ты не знаешь всего, и не можешь меня осуждать. Но то, что я говорю сейчас — это правда.
— Извини, но… я попробую в нее поверить. Ты изменился. Мне сложно… Ты действительно изменился, Люк. — обращаюсь я к парню, рассматривая его обесцвеченные волосы и изучая затейливые татуировки на руках.
— Тебя пугает мой внешний вид, Маверик? — с незначительным разочарованием в голосе спрашивает Люк. — Я понимаю, таким я тебе не нравлюсь…
— Нет. — Я решительно возражаю на его однобокое предположение. — Просто… когда ты спрашивал… Помнишь? Я не нашла, что ответь не потому, что ты мне не понравился, а потому, что я не ожидала увидеть тебя таким. Ты сбил меня с толку…
— Но ты свыклась? — Люк обнадежено смотрит на меня.
— Да, — уверенно отвечаю я.
— Вот и славно. — улыбается он.