Ренегаты
Шрифт:
Теперь нужно двигаться максимально быстро. Я могу открыть Портал только в одно место Центрума, на краю Сухих пустошей. Когда-то тут был поселок или город, но теперь все засыпано песком, и ветер свистит среди мертвых руин.
Избегая улиц, на которых можно нарваться на патрули, задами выбираюсь к барханам, пересекаю низинку и меняю направление. Вот и граница поселка. Каменные столбы, опутанные отполированной песком проволокой, покосились, от дозорных башен остались похожие на гнилые зубы остовы, с которых свисают обрывки проводов. Все вокруг заросло пустынником, бесцветником и местной
У края заброшенной дороги торчит гранитный валун, покрытый буро-зеленым лишайником. Это – мой ориентир, «путеводный камень». Определяюсь с направлением, встаю спиной к валуну лицом на север и иду строго по азимуту к холмам. Продравшись через густой саксаульник, выхожу прямо к ложбинке между холмами. Тут можно уже не прятаться – погранцы сюда не заходят, больно глухое место. Сажусь на сухую землю, проверяю, хорошо ли затянуты шнурки на кроссовках, надежно ли закрыты клапаны рюкзака. Вроде все в порядке. Теперь обязательный ритуал – десяток слов, которые нужно сказать, а иначе мазы не будет:
– Здравствуй, Центрум-батюшка. Не сердись, я ненадолго. Только до Ржавых болот – и обратно.
Привычка разговаривать вслух, когда я на маршруте, – от нее уже никуда не денешься. Конечно, я не столько говорю, сколько шепчу, бормочу под нос – шуметь на пустошах вредно для здоровья. Но идти молчком тоже невыносимо. Одиночество угнетает, одиночество порождает страх, а страх – это прямой путь к панике, к суетливости и в конечном итоге – к смерти.
Прохожу мимо вросшего в землю остова паровой машины. Эту железяку я знаю хорошо, она стоит тут столько, сколько я хожу в Центрум, и наверняка стояла до этого еще лет сто. Собственно, от некогда огромного механизма остался только пробитый во многих местах котел, кривая труба и похожие на лапы чугунного кузнечика шатуны. Все остальное кто-то зачем-то растащил – то ли на металлолом, то ли для неких неизвестных мне нужд.
Выхожу на заросший травой-ломакой холмик. Тусклое солнце поднимается на востоке, разбросав повсюду сиреневые тени. Впереди лежит широкая долина, далеко слева горбятся лысые холмы. У их подножия вьется незаметная отсюда тропа – там проходит патрульный маршрут пограничников. Туда мне не нужно ни под каким видом.
Справа тоже видны холмы, утонувшие в сизой дымке. Травы и кустов там мало, зато в избытке камней, торчащих из песка и сухой глины, словно взошедшие зубы дракона из старого мультика. Мой путь – как раз мимо этих зубов, на север.
Пустоши давно заброшены, и природа постепенно берет свое, отвоевывая у людей то, что когда-то принадлежало им безраздельно. Пахотные земли, дороги, поселения – все заносит равнодушный песок, а корни вездесущего пустынника дробят даже самый крепкий камень. Среди этой неприхотливой травы копошатся какие-то мелкие грызуны, в глинистых низинах я видел змей, ящериц и даже ежей, удивительно похожих на своих земных собратьев. Забавно – а вдруг звери тоже умеют открывать Порталы и путешествуют между мирами?
Улыбаюсь на ходу, но бдительности не теряю. Расслабляться нельзя. Вон высоко в небе кружат две птицы, стервятники.
Скорее всего за холмами идут погранцы, патруль. Надо поспешать, ни к чему им знать о моей секретной тропе. Неожиданно вижу над колючими головками пустынника пеструю бабочку из детства, кажется, такая зовется павлиний глаз. Бабочка – в Центруме! Ну не чудо ли?
Размышляя таким образом, наискосок пересекаю долину, обходя кусты и песчаные гривки. Чувствую – размяк, расслабился. Не жарко, дышится легко. Пустоши сегодня добрые. Вроде бы…
Или я добрый? Это, похоже, бабочка меня доконала. Нельзя в таком расположении духа на маршруте быть. Нельзя, но очень хочется, потому что наш постоянный контровский напряг – он реально давит. И каждый раз, возвращаясь с маршрута, приходится растворять напряг в нем. Ну, в этом, который ОН. Ну, С2Н5ОН. Спирт этиловый, ректифицированный, питьевой «Экстра». Полторыпятки такой ликер «Шасси» из него и вишневого варенья делает – амброзия просто. Потом, правда, два дня отходишь, но зато напряга как не бывало.
Задумавшись, пропускаю момент, когда настроение пустошей меняется. На солнце наползает длинное серое облако, стрекот кузнечиков в зарослях саксаулов стихает. В лицо бьет ветер, острый, как бритва, даль заплывает мерзковатой кисельной пеленой. Останавливаюсь. Сердце сжимается от неожиданно нахлынувшего предчувствия беды.
– Все, Гонец, курорт закончился…
И тут до меня доносится жуткий протяжный вой…
Руки сами собой выполняют привычные действия – «сучок» на грудь, флажок предохранителя вниз. Передергиваю затвор и, пригнувшись, боком, по-крабьи, добираюсь до растрескавшихся камней на склоне холма. Какое-никакое, а укрытие.
В трех десятках метров впереди внизу – что-то вроде оазиса. Там протекает говорливый ручеек, берущий начало в холмах. Вода чистая, можно чайку попить, если время есть. Но мне сейчас, понятное дело, не до чаепитий.
Штук двадцать низкорослых сосен с искуроченными стволами похожи на кости огромных животных, воткнутых в землю и обросших ветками. Ветки покрыты пылью и кажутся седыми. Считается, что сосна – романтический символ. Не знаю, не знаю… По мне, так весьма неприятное, кладбищенское дерево.
Вой больше не повторяется. Что за твари шарятся в оазисе? На окраинах Сухих пустошей давно не видели крупных хищников, но, похоже, спокойные времена закончились.
Выждав минут пять, двигаюсь вниз по склону, держа автомат наготове. АКС-74У, то бишь «автомат Калашникова складной укороченный образца 1974 года», оружие простое и надежное, не раз выручал меня в подобных случаях. Конечно, он не сравнится по точности и дальности стрельбы не то что с каким-нибудь навороченным FN-2000, но даже и со своим прародителем АКС-74, но семьсот выстрелов в минуту плюс высокая кучность на малых дистанциях спасали меня в трудных ситуациях, а большего и не требуется. «Сучок», как называют АКС-74У наши военные, – оружие непритязательное, надежное, легкое и компактное. Как раз то, что нужно гонцу на пустошах.