Ренегаты

Волков Сергей Юрьевич

Но в любом случае и аэропланы, и дирижабли, которые есть в Центруме, можно легко и просто сбить из обычного стрелкового оружия. Тот же АКМ калибра 7,62 сделает это на раз. Для чего, против кого береговая охрана пограничников вооружилась «зушкой»? Или в небе Центрума есть что-то такое, о чем я не знаю?

На носу «Тифона», рядом с орудийной башней, опираясь на поручни, стоят несколько человек. Я чуть-чуть раздвигаю ветки, чтобы было лучше видно. Эти люди на бронекатере кажутся мне смутно знакомыми. Я вглядываюсь в характерные силуэты плащей-крылаток,

в покатые козырьки каскеток…

– Сурганцы, – шепчет Костыль. – «Вайбер». Это они навели на нас пограничников.

Становится понятно, почему бронекатера не пристают к берегу, хотя низкая осадка позволяет им это сделать. Долгое озеро – экстерриториальное образование, оно принадлежит всем. А вот берег – он клондальский, и если на него ступит нога сурганца, да к тому же еще и военнослужащего, хотя в Сургане сегодня, кажется, других и нет, то разразится большой дипломатический скандал, который запросто может перерасти в настоящую войну. Отношения между Сурганом и Клондалом очень натянутые, и никто не хочет до поры делать резких движений.

Голоса пограничников, прочесывающих берег, удаляются. Бронеходы уходят на юг. Наступает тишина, нарушаемая только пением птиц и плеском волн.

– Пора, – решает Костыль.

Мы выбираемся на берег. Я страшно замерз, кожа синяя, вся в пупырышках. Сбитый палец на ноге кровоточит, но перелома вроде нет, я могу нормально ходить, правда, хромаю. Это радует – обезножеть сейчас означает с высокой долей вероятности попасть в лапы врагу. «Пусть знает враг, таившийся в засаде, – мы начеку, мы за врагом следим…»

Осторожно, осматриваясь и прислушиваясь, поднимаемся по склону наверх. На запад уходит холмистая равнина с купами деревьев, сильно изрезанная оврагами. Пригибаясь на всякий случай, бежим прочь от берега. Контейнер несем по очереди. Солнце припекает, вскоре становится жарко, и откровенно прохладная вода Долгого озера уже не кажется такой неприятной. Друг с другом мы практически не разговариваем – не о чем и незачем.

Углубившись по распадку между холмами, выходим на грунтовую дорогу. Наезженная колея говорит о том, что в окрестностях живут люди. Нам нужно раздобыть какую-нибудь одежду, а главное – обувь. В старину на Руси в сельской местности все от мала до велика ходили босыми с апреля по октябрь. Наверное, если приучаться к этому с детства, ступни становятся нечувствительными к камешкам, травинкам и острым сучкам, но нам, людям городским, хождение босиком доставляет массу неудобств.

Стараясь не наследить на мягкой глине, пересекаем дорогу и уходим в небольшую рощицу каменной сосны. Костыль тащит контейнер и шипит, когда наступает на валяющиеся повсюду шишки. Я шепотом матерюсь – шишки мелкие и очень колючие. В траве их практически не видно, и выбрать, куда ставить ногу, невозможно.

За рощей начинается луговина, частично скошенная. Ее обрамляют высокие раскидистые деревья, что-то вроде наших лиственниц. В Клондале такие почти не растут, зато их много в

горах и на севере.

Краем луговины, прячась за кустами, идем к деревьям. Костыль надеется, что это настоящий лес, где можно будет отдохнуть, после чего нам нужно поворачивать на север.

Солнце поднялось в зенит, очень жарко. Вокруг нас вьются мошки, жужжат мухи, какие-то синие жучки приземляются на лицо и норовят заползти в ноздри, в уши и рот. Я уже порядком вымотался и держусь на одном энтузиазме от того, что мы натянули погранцам и «Вайберу» глаза на одно место.

– Стой! – Костыль поднимает руку в предупредительном жесте, известном каждому, кто смотрел голливудские боевики про «морских котиков».

Я послушно замираю, вытягиваю шею.

– Что?

– Дом. Или сарай. Крыша торчит.

– Деревня?

– Не похоже. Жди, я скоро. – И Костыль, не дожидаясь возражений, исчезает среди деревьев.

Прижав к груди контейнер, сажусь на выпирающий корень, приваливаюсь голой спиной к шершавому стволу. Тут хотя бы тенек, можно перевести дух и дать отдых распухшим, покрасневшим ногам.

Не знаю, сколько проходит времени – двадцать минут или все полчаса? Костыль появляется внезапно, лицо, как обычно, непроницаемо.

– Это хутор. Дом, сараи, амбар, хлев. Хозяева вроде в поле, я никого не увидел. – Он говорит тихо, быстро, четко выдавая информацию. – Собаки нет. Нам нужны обувь, одежда, еда, вода. Шум не поднимать, ничего лишнего не брать. Пошли!

Мы выходим к сараю, продираемся через живую изгородь, исцарапавшись о колючки. Костыль прав – на хуторе пусто. У дома бродят длинношеие пучуки, что-то вроде наших индюшек или цесарок. Пучуки – самая распространенная в Центруме домашняя птица. У них вкусное мясо, их пухом набивают подушки и подкладки зимних курток – получается очень теплая одежда, в которой можно спать хоть на снегу.

– Стой здесь, – говорит Костыль и скрывается за приоткрытыми дверями сарая. Томительно тянутся минуты. Неожиданно в хлеву мычит какая-то скотина. В Центруме есть коровы, но в основном на востоке, в Аламее, Оннели и Сургане. Здесь крестьяне держат по большей части овец, свиней и суро – это такие большие ламы, мохнатые и агрессивные. Своими раздвоенными копытами суро может запросто забить насмерть взрослого мужчину.

Появляется Костыль. В руках – вилы и моток веревки.

– Больше ничего полезного, – говорит он. – Идем в дом.

Мы по краю двора перебегаем к крыльцу. На замочном кольце висит красная веревочка – знак, что хозяев нет дома. Воровство среди сельских жителей везде считается большим грехом, в пустой дом чужие просто не заходят. Мы нарушаем это правило – и становимся вне закона, как конокрады, но выбора у нас нет.

– Сядь у крыльца, – приказывает Костыль. – Смотри по сторонам. Если что – стукни в окно, только тихо, один раз. Я пошел.

Он бесшумно открывает дверь и исчезает внутри. Опять ожидание, нудное, тревожное. Как на войне…