Ренни

Гаджиала Джессика

— Не будь трусихой, Мина, — сказал он, сокрушенно качая головой. Он знал, что я была права. Он знал, что был абсолютно неправ в том, что сделал. Он даже сожалел об этом.

Но в жизни были времена, когда сожаления, хотя это единственное, что человек мог сказать, все еще было недостаточно.

Это был один из таких случаев.

— Я не трусиха, Ренни, — сказала я, чувствуя, как одна из слез, горячая и неудержимая, скатывается по моей щеке. — Я спасаю себя.

— От кого? От меня?

— От кого-то, кто охотно сделал бы то,

что, как он знает, причинит мне боль. Если бы ты был просто обычным парнем, Ренни, может быть, я бы посмотрела на это, списала бы это на то, что ты идиот. Но ты не идиот. И поскольку ты тот, кто ты есть, ты точно знал, что делаешь и как сильно можешь причинить мне боль. И ты все равно пошел вперед и сделал это. Ты нарочно причинил мне боль. Чтобы доказать свою точку зрения. Так что, да, Ренни, да. Я спасаю себя от тебя.

При этих словах его лицо вытянулось, и он на долгую секунду отвел взгляд, прежде чем оглянуться, его лицо приняло это. — Тогда я действительно облажался, Мина.

Я не хотела спрашивать. Большая часть меня знала, что в тот момент мне нужно было прежде всего цепляться за самосохранение.

Но слова пришли откуда-то из глубины, из того места, которое я не хотела анализировать, потому что точно знала, что там найду.

— Почему это?

Он придвинулся на шаг ближе, заставляя меня поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. Его рука медленно поднялась, заправляя мои волосы за ухо и нежно проводя по следу, оставленному слезой на моей щеке.

— Потому что я чертовски люблю тебя, Мина.

С этими словами его рука опустилась, и он направился к воротам, которые ребята уже открыли, вероятно, ожидая, что один из нас, по крайней мере, в конце концов будет штурмовать этот путь.

Я наблюдала за ним.

Мне было неприятно это признавать, но я смотрела ему в спину, пока он шел к входной двери, набирал код и исчезал внутри.

Тогда и только тогда я отвернулась от комплекса.

Это был именно тот момент, когда плотина тоже прорвалась — слезы лились неистово, мое дыхание стало неглубоким, мои рыдания были сдавленным тихим звуком от попыток сдержать их.

— Пойдем, детка, — раздался голос позади меня, возможно, последний голос, который я ожидала услышать. Я могла бы предвидеть Лаза с его, казалось бы, большим сердцем. И я могла бы ожидать Сайруса с его беззаботной добротой. Я никак не могла предположить, что Рив будет тем, кто придет ко мне. Его рука легла мне на поясницу, сильно надавив там и потянув, заставляя меня идти в ногу с ним, когда он повел меня прочь от комплекса.

— Куда… мы, — начала я, мой голос сорвался, прежде чем я сделала глубокий вдох. — Куда мы направляемся? — спросила я чуть менее жалко.

— Моя машина стоит на боковой улице. Решил, что последнее, чего бы тебе хотелось, это чтобы все пялились на тебя, когда ты пытаешься пережить момент.

— А… момент? — спросила я, поднимая руки, чтобы вытереть ладонями щеки.

— У такого сильного

человека, как ты, не бывает срывов. У таких бывают моменты. У тебя был один из них.

Каким-то образом это помогло.

Он всего несколькими словами разобрал для меня всю ситуацию, помог мне ее упаковать и запечатать, а затем положить на полку, чтобы снять и разобраться с ней позже.

И я знала, я просто знала, что это было потому, что у него в тот или иной момент жизни был свой собственный момент, когда ему нужно было что-то упаковать, запечатать и убрать.

У меня так же было отчетливое ощущение, что он так и не снял его обратно, что он все еще лежит там, ожидая, когда его откроют.

— Вот, — сказал он, опустив руку, и щелкнул замками черного пикапа, которому было всего пару лет, и он был помят и поцарапан. Он не был одним из тех парней, которые заставляли тебя снимать обувь перед тем, как ты садился. Он был одним из тех парней, которые говорят: «Машина — это просто машина». Я всегда предпочитала их. — Запрыгивай, — добавил он, открыв для меня дверь.

И не имея другого реального выбора, и в тот момент, чувствуя себя довольно близко с ним, я запрыгнула внутрь, а он закрыл дверь и обошел капот, чтобы запрыгнуть сам.

— Тебя нужно подвезти? Выпить? Или домой?

Я невесело рассмеялась над этим. Это все мне было нужно. — Ну, до Хейлшторма тридцать минут езды, и это мой дом, и я хочу выпить… там.

— Значит Хейлшторм, — сказал он, включив задний ход, выезжая со своего места между двумя очень близкими машинами с почти небрежной точностью, от которой меня затошнило, затем начал подниматься по дороге к холму, который был, во всех смыслах и целях, домом.

— Ты в порядке? — спросил он после долгих пяти минут молчания, пока я смотрела в окно.

А потом я сделала самую ужасную вещь.

Я сказала ему правду.

— Не совсем, — сказала я, глядя на него.

Он кивнул на это, как будто точно понимал, что я чувствую. — Ну, все равно будешь, — сказал он небрежно, но с такой уверенностью, что я поймала себя на том, что верю ему — этому человеку, который был для меня почти незнакомцем, полной и абсолютной аномалией, кем-то, кого я даже не начинала понимать, я поверила ему полностью.

Со мной все будет в порядке.

Даже если я просто оттолкнула единственного человека, который когда-либо действительно любил меня, я была уверена.

Глава 15

Ренни

Я был таким ублюдком.

Я знал это.

Черт, какая-то часть меня, наверное, блядь, знала об этом, пока я делал этот чертов телефонный звонок ее родителям.

Я даже не знал, какой будет финал у всего этого. Я знал, входя туда, что там были проблемы, особенно с ее матерью. Но я подумал, что, возможно, они усилились в голове Мины из-за их избегания.