Реплика в зал. Записки действующего лица
Шрифт:
– Ты что сегодня на себя не похожий?
– поинтересовалась официантка Люба, средних лет женщина, с которой за минувшие годы стали, как свои. Впрочем, как и с остальными официантками тоже. Каждой можно было и не заплатить, если трудности, а отдать завтра.
– Только что девочка родилась, дочка, - признался я .
– Так поздравляю!
– почти взвыла Нина от счастья.
– С чем? Не мальчик же...
– А ты мальчика хотел?! Ну, даешь! Девчонка - это же лучше!
Через пять минут все официантки знали, что меня надо спасать. Они сгрудились у моего стола и наперебой стали объяснять, чем девочки лучше мальчиков. Когда графинчик закончился, принесли другой, полный - от себя.
В
Они сразу врубились в тему и смотрели на меня с откровенным сожалением. Да и как еще им было смотреть на недоумка, который сам не знает, как ему повезло - оказался отцом дочери, а не какого-то там сына, которому еще идти в армию и не известно, чем это кончится, а старым родителям он никогда не подаст стакана воды, что гарантированно сделает любая дочь. А твоя с Аленой уж наверняка!..
Дальше кандидат искусствоведения Вера Максимова исчезла, а я оказался в театральном доме, что в Каретном ряду, в квартире Ольги Симуковой. Но не один. Там уже присутствовал молодой артист из театра им. Станиславского Вацлав Скраубе. Он, сидя на кровати, перебирал гитарные струны и выглядел, как дома. Эта выразительная картина открывалась моему сознанию только периодически, при этом она покачивалась, но иногда обретала резкость.
То, что я их оставил вдвоем, - это точно. Но как, по каким законам перемещения тел в пространстве, я оказался там, где мне и полагалось быть: на тахте, так и оставшейся разобранной после ухода Алены в сторону старообрядческой церкви, вот этого объяснить я был не в состоянии.
Пробудился в самочувствии совершенно жутком. Все внутренние закоулки тела словно наполнились мелким песком, который еще и скрипел при малейшей попытке сдвинуться. Во рту было сухо, как в чайнике, который выкипел. Но вот душа... А душа моя ликовала! Она парила и пела где-то у потолка однокомнатной квартиры, периодически опускалась на тахту к опрокинутому навзничь хозяину и был в той душе праздник, упоительно легкий и даже крылатый: я - отец! У меня - дочь! Такого счастья еще недавно не было, со вчерашнего вечера оно - самая реальная реальность!
Счастливый, я втащил на живот телефонный аппарат и принялся обзванивать друзей, чтобы всем сообщить мою новость.
Недетские заботы "Искусства кино"
В редакции жизнь шла своим чередом, номера выходили, склоки появлялись и иссякали. Параллельно шла вторая жизнь - драматургическая. Были все эти, описанные уже, разговоры с Бабочкиным, Чирковым, Олегом Ефремовым, мотания в министерство культуры, переписка с Омском, - многообразный комплекс действий по переводу законченной к тому времени пьесы "Ясная Поляна" в облик реального спектакля. В это же время с труппой Театра имени Маяковского отмечался сотый спектакль по пьесе "Волшебный пароль". Недавно назначенный туда главным режиссером Андрей Гончаров, подписывая автору юбилейную афишу, заметил: "Первый раз подписываю со званием "народный". Он только что его получил. А еще сочинялись стихи для песен в спектакль Театра имени Станиславского, где приняли к постановке другую мою пьесу - "Богатырь Кокосовый орех". Маститый художник Владимир Талалай уже представил отличные эскизы декораций, но главный режиссер Иван Бобылев неожиданно переместился в Пермь, и московский спектакль не состоялся.
При этом по утрам бегалось, вечерами от души выпивалось, человеческие связи множились и клубились, собственные рукописи рождались, чужие правились, гранки и верстки вычитывались, и постоянно возникали
Дневники я вел урывками, не хватало терпения. Но сейчас, когда делается эта книга, и нерегулярные записи многое позволяют уточнить, освежить в памяти. Сейчас вижу, что постоянным мотивом в них присутствовали стенания по впустую утекающему времени. Такая, например, запись: "Зверею от невозможности спокойно сидеть и писать". Или другая: "Летят недели, и ничего не делаю". Или третья: "После сегодняшнего партийного собрания в редакции с новой силой захватило желание уходить, бежать отсюда, пока не сгнил, не погиб окончательно. Или губить свою голову и нервы на все это, или попытаться все-таки писать. Ведь мне уже почти 37..."
В "Искусстве кино" я пробыл три с половиною года. Регулярно печатался. Начал с рецензии на фильм молодого Эмиля Лотяну "Это мгновение". Еще две были об очередных фильмах эпопеи Юрия Озерова "Освобождение", а еще одна об "Укрощении огня" Даниила Храбровицкого, напрасно, думаю, подзабытом сейчас фильме. В нем центральную роль - конструктора советских космических кораблей сыграл Кирилл Лавров. Эту бы ленту показывать теперь - сразу после "Бумажного солдата" молодого Германа, для прояснения мозгов, памяти и совести. Молодой режиссер, в перенапряге оригинальничания, а может и по каким другим причинам, тщится убедить, что наш прорыв в космос был делом если и не случайным, то простым, как скоросшиватель -не сложнее, чем вынести мусор на помойку. У него космонавты и их руководители не интереснее по интеллекту дворовых кошек с той же помойки. У Храбровицкого, при всем при том, что о многом он еще сказать не мог, присутствует достойное уважение к великой, вселенского масштаба акции русского народа, к его героям - летчикам, конструкторам, ученым.
Не случайно, думаю, поделка Германа-младшего столь благосклонно была встречена в Венеции. Даже "малым Львом" наградили. В благодарность, видимо, за то, что претенциозный отпрыск известной фамилии избавил их от необходимости самим изготавливать какую-нибудь антироссийскую поделку, - сами за них сработали.
Так получалось, что все ленты, о которых писал в журнале, оказывались на так называемых "главных тематических направлениях" того времени: интернационализм, победа над фашизмом, прорыв в космос. Мне легче писалось тогда, когда я оказывался ближе к публицистике. "Орлов не рецензии пишет, а очерки", - передавали мне слова Ростислава Юренева. Возможно, мэтр критического цеха был прав. Оставалось удовлетворяться тем, что и очерк - не последний жанр.
Упомянутые здесь рецензии в просторечии зовутся "положительными", то есть в них на первом плане - комплименты, а критические замечания - на втором, или даже на третьем. Хвалил, одним словом. Эти же картины хвалили в Госкино. Но я не кривил душой, они мне действительно нравились. Может быть, чуть перебирал с пафосом...
Однако "певцом побед" был все-таки не всегда. Случались исключения. Тогда позволял себе слегка потешиться, подпускал сарказма. Однажды представился именно такой случай.
Известный драматург Леонид Агранович, автор сценария острого, нашумевшего в свое время фильма "Обвиняются в убийстве", решил дебютировать в роли режиссера художественного кино, по собственному, конечно, сценарию. То, что у него получилось, называлось "У нас на заводе". Затея была вполне конъюнктурная - уже по названию ясно. Заводы, рабочий класс полагалось любить, поклоняться и воспевать во всех видах и жанрах искусства. Здесь был тот самый случай - точное попадание в тематическое яблочко. Беда оказалось в другом: все в произведении выглядело примитивно, художественно беспомощно. О чем я подробно и написал, пройдясь по ленте шаг за шагом, иронизируя над сюжетными и постановочными нелепостями.