Репортаж не для печати
Шрифт:
Роммель махнул рукой.
– Он вообще был сдвинутым. Каждое утро делал зарядку по системе йогов. Лично составлял для себя меню на завтрак, обед и ужин. Высчитывал калории, а затем передавал эти записки главному повару через дежурного надзирателя.
– Говорили, что в Шпандау сидел двойник Гесса
– Бред. У него было железное здоровье и превосходные шансы дожить до столетнего юбилея, если бы не убийство.
– Вы полагаете он был убит? Не сам повесился Роммель вовремя вспомнил, что он политик Он ответил очень осторожно.
– Так считал сын Гесса. Слишком загадочными были
Я достал платок и вытер капельки пота, проступавшие на лбу.
– Гитлеру так и не удалось найти Ковчег?
– Точно нет. Вначале поиски были, очевидно, неудачными. А впоследствии, когда все начало рушиться, Гитлер не мог положиться даже на свое ближайшее окружение.
– Среди которых был и ваш отец.
– И мой отец, Эрвин Роммель, – подтвердил мэр Штуттгарта. И с гордостью добавил. – «Лис пустыни». Когда отец воевал в Африке, он пытался, повторяю, быть честным. Он не убил и не подверг пыткам ни одного еврея. Он не выполнил приказа Гитлера о расстреле военнопленных британской армии потому, что они были немецкими гражданами. Он знал, что после окончания войны начнется строительство новой, свободной Германии, – сказал он, приняв гордое выражение на лице.
Через несколько лет, во время пятидесятилетнего юбилея – победы войск союзников над гитлеровской армией, мэр Штуттгарта будет стоять на трибуне для почетных гостей в Париже. На Елисейских полях.
Мимо Роммеля будут проходить колонны бронетехники, впервые нарушившие привычный ритм жизни парижской столицы со времен освобождения города от оккупации. Радостно оживленные лица горожан будут так напоминать собравшимся тот оставшийся далеко в истории день, когда танки с грохотом и лязгом гусениц проехали по улицам Парижа. Рядом с Манфредом Роммелем на трибуне репортеры безошибочно вычислят стройную подтянутую фигуру Дэвида Монтгомери. Сына генерала Бернарда Монтгомери, командовавшего Восьмой армией британских войск, обратившей «Лиса пустыни» в паническое отступление из Египта.
– Я чист, – продолжал Роммель, слегка нахмурившись и потирая подбородок. – Я свободен от всего, что было в нашей истории с Гитлером. Один из главных уроков, вынесенных мною из второй мировой войны – то, что нужно быть внимательными и уважительными к меньшинствам, которые проживают на вашей земле.
– Вы имеете в виду евреев, проживающих на территории Германии? – заметил я.
Роммель согласно кивнул головой.
– Сегодня в Штутгарте легко встретить греков, турок, югославов… Они – часть нашего общества. Их права защищены. Хотя представители этих народов составляют лишь небольшой процент от общего количества жителей Штуттгарта.
– Исходит ли какая-нибудь опасность от неонацистов, от их движения в сегодняшней Германии?
– Не думаю, – моментально возразил Роммель. – Неонацисты, безусловно, есть. Иногда они даже избивают турецких рабочих или же громят витрины магазинов выходцев из Азии или Восточной Европы.
В подобных случаях
– Ваше поколение, господин Роммель, – произнес я, – еще помнит ужасы прошедшей войны. Кошмар бомбежек. Многие ветераны тех сражений, которые сегодня проживают в разных странах – в Советском Союзе, Франции, Англии – просыпаются по утрам, наверное, в холодном поту. Забыть пережитый ужас невозможно – даже сейчас, спустя многие годы, он будет приходить во
сне. Как кошмары Фредди Крюгера.
Мэр Штуттгарта едва заметно улыбнулся, подтвердив тем самым, что помнит нашумевшие голливудские фильмы ужасов про события, разыгравшиеся на улице Вязов.
– Сын «Лиса пустыни» не боится, что юное поколение свободной Германии забудет уроки истории полувековой давности? – счел необходимым уточнить я.
– Я переспрошу вас, Маклин: что такое «уроки»? Некоторые уроки никогда не усваиваются. Но, уверен, что национал-социализм или нечто подобное никогда не расцветет в Германии. Никогда, – повторил он с искренней уверенностью.
Я незаметно взглянул на часы. Время аудиенции подходило к концу, но мэр города не обнаруживал признаков нетерпения и желания поскорее распрощаться с нами. Я решил воспользоваться этим обстоятельством.
4
– Полагаю, что история существует для того, чтобы из нее не извлекались решительно никакие уроки, – заявил я. – В Египте мне показали старинный папирус, написанный четыре тысячи лет тому назад. Знаете о чем в нем говорилось?
– Интересно, о чем же?
– Это был диалог между египтянином и его душой. Мучительный диалог. «С кем поговорить мне сегодня? Братья злы, а нынешние друзья никого не любят. Сердца жестоки, каждый похищает добро своего соседа. Кроткий гибнет, сильный торжествует, нет больше праведника, земля принадлежит грешникам», – процитировал я по памяти. – Четыре тысячи лет назад. Можно ли утверждать, что мир изменился сегодня в лучшую сторону?
Мои аргументы произвели на Роммеля сильное впечатление. Настолько сильное, что сейчас он немного походил на сдувшийся воздушный шарик. Я видел, как мэр города пытается найти удачный и достойный ответ на вопрос журналиста. И не находит.
– О каких уроках для молодого поколения можно говорить, если в швейцарских банках и по сей день хранятся деньги и драгоценности жертв нацизма, погибших в концлагерях. Золотые коронки, вырванные у евреев. Обручальные кольца, снятые с рук узников, перед отправлением в газовые камеры и раскаленные печи крематориев. Сережки, вырванные из мочек ушей женщин, и прочее золото, вывезенное представительствами Красного Креста для переправки швейцарским «гномам».