Решающее лето
Шрифт:
Теперь, если она вспоминала прошлое, это был лишь тот период жизни, когда ей было уже за сорок и она с отцом и со мной уехала в Брюгге, чтобы укрыться от взоров людей и сберечь свою любовь. Она никогда не вспоминала то, что было потом — свою обеспеченную и скучную жизнь с сэром Даниэлем Арчером, второе вдовство и сильное, почти материнское чувство к молодому Джону Филду. Она знала, как мало времени у нее осталось, и хотела сохранить в памяти лишь самое дорогое и значительное.
— Экономней расходуй уголь, мама, — заметила Чармиан. — У нас осталось всего пятнадцать центнеров до конца
— И это говоришь ты? При твоих-то средствах! — презрительно воскликнула Хелена.
— Разве тебе не известно, что карточки и нормы существуют для всех?
— Карточки — это для таких, как я, но не для тех, кто может позволить себе лишние расходы.
— Я не пользуюсь услугами черного рынка, — с пафосом произнесла Чармиан. — Как ни странно, но я хорошо помню времена, когда мы нуждались. Мне противны обман и нечестные махинации.
— Ты такая же ханжа, как и Клод, — сказала Хелена. — Насколько я помню, когда ты стала достаточно взрослой, чтобы понимать, что такое бедность, мы были не так уж бедны. К тому времени Клод тоже стал зарабатывать и вносил свой пай. Раз в две недели у нас даже был жареный цыпленок на обед.
Чармиан ничего не ответила. Она так близко придвинулась к окну, что от ее дыхания на стекле появилось запотевшее круглое пятнышко.
— Ты же все равно ничего не увидишь, — раздраженно воскликнула Хелена, — перестань, пожалуйста, нагонять на всех тоску!
Встав, она одной рукой отстранила Чармиан от окна, а другой задернула штору. Я зажег свет.
— Ну вот, так будет лучше, — удовлетворенно сказала она, а затем изменившимся голосом испуганно спросила: — Что с тобой?
— Ничего, — ответила Чармиан и вышла из комнаты.
— Почему она расплакалась?
— Это все из-за цыпленка.
— Причем здесь цыпленок? Она действительно ничего не помнит.
— Да, но это было последней каплей. Пора бы уже знать, что сейчас при Чармиан не следует предаваться воспоминаниям. Она этого не выносит. Ей и без того тошно.
— Ох, до чего же она меня бесит! — воскликнула Хелена в порыве неподдельного гнева и жалости. — Если бы она захотела, она давно бросила бы это ничтожество!
— Чармиан боится, что, разлюбив, больше никогда не полюбит, а в любви она видит весь смысл жизни. Зачем огонь в очаге, если в кладовой пусто…
— Господи, какая ерунда! — возмутилась Хелена. — Ты говоришь сущую ерунду. Прекрати!
Она зашагала по комнате, потом вдруг остановилась и внимательно, с каким-то удивлением стала разглядывать фотографию покойной Сесиль Арчер, дочери сэра Даниэля. Хелена знала о моей любви к Сесиль. Затем она перевела взгляд на тщательно исполненный фотопортрет Эвана Шолто и вдруг повернула его лицом к стене.
— Я очень люблю свою дочь, — наконец сказала она, — и не могу примириться с тем, что ребенок еще больше свяжет ее с этим человеком. Да, — она подошла ко мне совсем близко, — я очень люблю свою дочь, почти так же, как своего противного чопорного пасынка.
Тон, которым это было сказано, был шутливо-насмешливым, и все же на какое-то мгновение у меня перехватило дыхание. Этими словами Хелена как бы подвела итог нашим долгим, как жизнь, отношениям, сделала признание, ставшее возможным
Мы прошли вместе слишком долгий путь, прежде чем достигли того абсолютного взаимопонимания, которое установилось теперь между нами, и я не представлял себе, чтобы кто-то из нас решился на подобное признание. Когда я был мальчишкой, шумным, невоспитанным и надоедливым, как все подростки, я вечно мешал ей и отцу, и она ненавидела меня. Когда я стал юношей, она примирилась со мной и стала доверять мне. Когда я превратился во взрослого мужчину, она охотно принимала мое поклонение и, пожалуй, известную влюбленность — хотя это слово имеет слишком определенное значение — и платила мне тем же. «Ты просто неравнодушен к маме», — подтрунивала надо мной Чармиан. И это, пожалуй, было верно. Это слово так же подходит в данном случае, как и многие другие, возможно даже больше других, ибо в нем целая гамма чувств.
А теперь, в минуту отчаяния и тревоги, Хелена вдруг призналась мне, что, как бы ни любила она Чармиан, ее любовь ко мне значительней и глубже, а ведь я не был ей сыном, и в последние годы меня не раз мучила совесть, ибо я нередко роптал на судьбу, пославшую мне в виде испытания заботы о престарелой мачехе.
Мне надо было немедленно что-то ответить ей, и я нарочно придрался к словам «противный» и «чопорный» и попросил ее осторожней подбирать эпитеты. Она как-то странно посмотрела на меня, словно испугалась, что я ее неправильно понял. Но затем успокоилась и, отвернувшись, стала разглядывать книги на полках. Так она стояла у книжного шкафа (Как я был благодарен ей за это! Есть мгновения, которые не следует продлевать, ибо в эти мгновения мы касаемся сокровенного), пока в комнату с неестественно оживленным лицом и блестящими глазами не вернулась Чармиан. Она сообщила, что ждет к чаю свекровь.
Чармиан бросила взгляд на часы — было без двадцати пяти четыре.
— У вас достаточно времени, чтобы исчезнуть до ее прихода, — сказала она и широким жестом обвела комнату, словно в ней было полно гостей, а не всего лишь мы с Хеленой.
Со вздохом облегчения Хелена поднялась с кресла.
— Нет, подожди, — остановил я ее. — Чармиан, ты действительно хочешь, чтобы мы ушли? Если нужно, я могу остаться.
— А я не могу, — решительно возразила Хелена. — После того как старуха распустила обо мне эти гнусные сплетни, у меня нет ни малейшего желания с ней встречаться.
О Хелене трудно было сказать что-либо дурное, и тем не менее милейшая миссис Шолто со своим ядовито-вежливым язычком сумела бросить тень на ее отношения с молодым Джонни Филдом. Это было год назад. Если тогда это казалось абсурдом, то теперь коробило, как грязная и нелепая сплетня.
— Совсем не потому, что я боюсь этой встречи, — поспешила добавить Хелена. — Просто мне будет неприятно видеть ее смущение и стыд.
— Она никогда не смущается и никогда не испытывает стыда, — заметила Чармиан. — Она просто не способна на это. Для нее это противоестественно. Шел бы и ты домой, Клод. Ведь я знаю, ты ее терпеть не можешь.