Решение офицера
Шрифт:
Что же, посмотрим, что у нас на этот раз? Видимо, автор уже не знает, чем еще угодить парижскому начальству — решил поговорить с сыном таможенника. Как там его? А, Гаспар. Надо же — таможенник, еще и крыса, словно кто-то сомневался. Но к делу.
Так, похитили, напугали, собирались убить… словно испуганный ребенок может запомнить что-то интересное… Ну да, повели к берегу реки, показали отцу, пошли назад… похитителей ранили из лука… бывает, не часто, но бывает, а стрелял наш герой? Кто бы сомневался! Из… необычный лук? Конечно, этот момент мальчишка на
Транкавель схватил предыдущие письма… Так, так, да, ну разумеется! Демон! Ваше Сиятельство, Вам никто не говорил, что Вы идиот? Нет? Значит, просто боялись!
Виконт откинулся на спинку кресла, потер виски. Потом подошел к секретеру, достал бутылочку любимого вина, налил бокал. С кем выпить? С достойным человеком, разумеется! Он подошел к зеркалу и чокнулся со своим отражением. Идиот? Ну уж нет! Может быть, и не гений, хотя… ухватившись за мелкие нестыковки, раскрутить интригу, затеянную человеком, имеющим опыт двух миров — кто скажет, что это пустяк?
Итак, если суммировать все четыре отчета, что получается? Некий сержант прекрасно фехтует, но предпочитает саблю. Постоянно занимается безоружным боем. Увлекается стрельбой из лука, причем второго такого на всю страну не сыщешь. Распутывает преступления, читает следы. А последнее письмо закончилось воспоминанием одного из солдат — сержант Ажан вроде бы приехал из Клиссона, где служил в роте охраны! И кто это может быть?
— Барон де Безье! — объявил вошедший слуга, затем добавил. — Назвался лейтенантом полиции Ажаном, посланником графа Амьенского с личным письмом и бутылкой брамского!
Обалдевший от такого представления Жан с горящими от смущения ушами, проходя мимо слуги, взглянул на него, как ему показалось, с укором. С тем же успехом можно было смотреть на мраморный бюст античного сенатора — те же невозмутимость и спокойствие.
Стоящий у зеркала Транкавель тоже походил на статую самого себя, замерев с полным бокалом в руке. Несколько секунд он всматривался в лицо друга. Затем подошел к столу, медленно сел в кресло и с каменным лицом выпил вино. Полегчало. Жестом пригласил Жана сесть напротив и подтолкнул к нему письма своего информатора.
— Красивая работа, Ваше Сиятельство, — прочитав, начал разговор Ажан.
Виконт протестующе махнул ладонью.
— Шарль. Меня все еще зовут Шарль, друг мой.
— Но…
— И не придавай, ради Бога, значения той мерзкой истории, в которую всех нас втравила прекрасная герцогиня. Не знал? Впрочем, об этом потом. Но, демон побери, как? У меня до сих пор ощущение, что я сплю. Или разговариваю с призраком! Как?! Вся страна, во главе с Его Величеством, оплакивает потерю кавалера, а тот, изволите видеть, живет и не тужит! Хотя, судя по седине и разукрашенной физиономии, тужить тебе все же пришлось, но это мы поправим уже завтра. Надеюсь, полтысячи экю у тебя найдется? Меньше не могу, ну правда, ты же знаешь.
— Шарль, ты не меняешься, и это прекрасно!
— Конечно, не сейчас, — Транкавель вскочил, подошел к секретеру и достал вино, — сейчас мы выпьем! Крепко, от души! Ибо не выпить в такой день — воистину потрясение основ!
— Значит, придется их потрясти, — сказал Жан, даже не пошевелившись в своем кресле. — У маркиза де Фронсака беда.
— Какого де Фронсака? Капитана гвардейцев? Этого интригана? Да я пальцем для него не пошевелю, пусть сам выпутывается, как хочет. И ищет для себя других спасателей!
— Уже нашел. Ты знаешь, что его сын был моим командиром на войне с савойцами. И, главное, его дочь точно не виновата в вашей ссоре. Послушай…
Жан рассказывал долго, подробно. И о помощи сына, оказанной три года назад, и о беде дочери, попавшей под заклятие. В конце концов, Транкавель врач. В этом мире не было Гиппократа, никто не создавал великой врачебной клятвы, но много ли это изменило? Разве такое дело, как исцеление людей, определяется десятком слов, произнесенных или не произнесенных?
— Заклятие Черной розы, — выслушав, задумчиво сказал виконт. — Если это оно, ты знаешь, что будет дальше. Еще до ночи девушка будет мертва, этого никто не может изменить. Но если нет, а отец выполнит свой долг… Ты прав, едем немедленно!
Больше всего де Фронсаку хотелось напиться. Смертельно, до беспамятства, до потери человеческого облика. Казалось, алкогольный угар отключит мысли и память. Особенно память, которая назойливо, наплевав на желания человека, подсовывала картины счастливой молодости. Вот рождается сын, наследник, преемник чести и славы рода, и весь маркизат до последнего крестьянина гуляет, поздравляя счастливых родителей. Вино лилось рекой, но сеньор в тот день плевал на расходы, было только счастье отца, которым безумно хотелось делиться со всем миром.
Вот через десять лет, когда супруги уже потеряли надежду на второго ребенка, рождается дочь. Смешной сморщенный комочек, не признающий полутонов. Если ей плохо — значит плохо всему миру и нет горя горше на свете. Она плакала так, что слезы выступали на глазах самых веселых и циничных шутов. Зато если смеялась, казалось, на небе всходило второе солнце, и те же шуты замолкали, понимая, что все их шутки не значат ровным счетом ничего. Зачем какие-то, пусть и самые остроумные, слова, когда рядом смеется Мили?
Господи, она же… Маркиз даже не представлял, как ввести ее в светское общество — умница, красавица, она начисто лишена способности к интригам, качества, необходимого при дворе. Этот недостаток она прятала за язвительностью, награждая знакомых колкими замечаниями, но отец знал точно — это лишь щит для по-детски доверчивой души. Брат был таким же, но предпочел прятаться за бесшабашной удалью и молодецким нахальством, располагавшими к нему покровителей. Интересно, как сможет поставить себя при дворе дочь?