Ретранслятор
Шрифт:
Как ни странно, но мне вдруг стало просто смешно. Нет чтобы горевать, представляя себе, как придется топать по городу пешком, так ведь нет. Сожаления или печали не было ни капли. Вывалившись на балкон и улыбаясь, как идиот, я поинтересовался:
— Чего орешь, болезный, беду накличешь.
Сенечка застыл на секунду, будто в оцепенении, поднял голову и выдал мне такую порцию ненависти во взгляде, что меня от смеха перегнуло пополам.
— Что ржешь! — взвизгнул проглот злобно. — У нас транспорт увели уроды какие-то, а ему весело! Что этот
В тот же миг из-за бетонной перегородки балкона соседней квартиры появилась хитрая физиономия Мишани.
— Проснулся, дядя? — жизнерадостно поинтересовался он.
— Ага, — я усмехнулся и, перегнувшись через перила, крикнул: — Не ори, дурак, крыс привлечешь. Сам же вчера о них говорил.
— Так то крысы, — горестно вздохнул Сенечка, однако после моих слов поуспокоился и, ссутулив плечи, поплелся в сторону парадной, будто французский аристократ на эшафот.
— Твоя работа? — поинтересовался я у воришки, но тот в ужасе замахал руками.
— Честно, не моя, дядя, — затараторил он. — Да и не о том ты думаешь. Мотик со двора свели, значит, знают, что мы тут, а где одна горка хабара, там еще много может быть.
— Думаешь, пожалуют? — встревожился я.
— Зуб даю, — кивнул Мишаня, — однако это не отменяет одно. Мы тут завтрак готовим.
Я потянул носом и, к своему удивлению, отметил, как из распахнутых окон квартиры напротив заманчиво пахнет чем-то вкусным, жареным и вроде бы даже мясным.
— Перебирайся, дядя, — чумазая рука воришки подсунула мне небольшой табурет. — Сейчас Сенечка наорется и жрать придет, а у нас на всех не хватит.
Смежная квартира оказалась вполне узнаваемой и, в отличие от странной комнаты за спиной, принадлежала моей соседке Клавдии Петровне Верховцевой, сухой гордой старухе с орлиным взглядом и манерами фельдфебеля. Пережившая всю блокаду, потеряв двух сыновей и получив похоронку на мужа, Клавдия Петровна не только не потеряла желание жить и веру в советскую действительность, а еще и взвалила на себя инициативу руководителя жилищным товариществом. На момент катастрофы ей было лет девяносто, если не больше, но даже в этих преклонных годах она не потеряла цепкости хватки и остроты ума.
Запах в квартире тоже стоял специфический. Не раз посещая ее скромное жилище, по просьбе хозяйки поменять лампочку или настроить телевизор на нужную программу, я каждый раз удивлялся обилию книг и старых черно-белых фотографий в рамках, развешанных по стенам, оклеенным простыми бумажными обоями. Мебели в квартире старушки тоже было раз-два и обчелся. Большой довоенный шкаф, где она хранила свою одежду, огромное количество полок с литературой и скрипучее кресло-качалка. Как ни странно, но и сейчас на его спинке висел шерстяной плед, а на кофейном столике у окна спокойно лежал томик Дюма-отца, с бумажной закладкой.
— Старушка здесь какая-то жила, — поделился Дмитрий, грохоча на кухне посудой. Ни электричества, ни газа в квартире, да и во всем доме, разумеется,
Вскоре появился и убитый горем Арсений. Ввалившись в комнату, он печально опустился в кресло-качалку и, выражая всю скорбь и горесть этого мира, довольно живо принялся за еду.
— Ну что? — задал давно уже интересующий всех вопрос Дима. — Нашел что интересное?
— Даже более чем, — не отрываясь от поглощения питательной смести, с набитым ртом поделился я. Вкус у яства, приготовленного в полевых условиях, был еще тот, но желудок требовал, и с его потребностями приходилось считаться. — Квартира не моя.
— Как это не твоя, дядя? — удивился Мишаня, присоединяясь к общему пиршеству. — Ошиблись?
— Да в том-то и дело, что нет. — Я проглотил новый комок солоноватой свинины, и глазами поискал воду. — Адрес точный, все сходится, однако не мое, и все. Как биография в медицинской карте в больнице. Вот, полюбуйтесь. — Из внутреннего кармана куртки я извлек давешнюю фотографию и всучил в руки пиру.
— Фотка как фотка. — Дима развернул карточку и принялся ее изучать. — Ты тут, девчонка какая-то. Ты что, женат?
— Да в том-то и дело, что нет. Из всего, что напоминает обо мне грешном, вот только эта фотка и есть.
— Симпатичная. — Арсений на секунду позабыл о своей утрате и скептически окинул фотографию взглядом. — Такая, себе на уме. Вида вроде простоватого, а взгляд хитрый, что лиса. Точно не твоя?
— Гарантированно, — уверенно кивнул я, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Дверь моя, парадная моя, дом и двор помню. Даже вот эту хату, где сейчас сидим, и то отчетливо вспоминаю, ибо бывал здесь не раз, а вот собственное жилище не узнаю. Не было там обоев в узорах, импортной сантехники и посудомойки. Не носил я двубортных пиджаков и свитеров с оленями, что в шкафу в изобилии. Если подумать, так их там столько, что на полжизни хватит и еще внукам останется.
— Опять загадки, — печально вздохнул пир.
— А может, того? — Сенечка постучал по собственному черепу, указывая на мой шрам на черепе, начавшем уже обрастать волосами, из-за чего на голове получалась уродливая, геометрически правильная проплешина. — Может, амнезия? Ну типа ты забыл, а потом…
— Да знаю я, что это такое, — отмахнулся я. — Но не мог же забыть цвет обоев в собственной хате?! Абсурд. Бессмыслица. Нелепица полная.
— Мда, — вдруг подавился от смеха Мишаня. Забросив в рот последнюю порцию тушенки, он вытер жирные губы рукавом и, усевшись прямо на пол, вытянул ноги, сыто отдуваясь. — Мотоцикл потеряли, квартиру тоже. Что еще будет? А?