Ретт Батлер
Шрифт:
Теперь, когда мы выезжаем в воскресенье после обеда, меня буквально относят к карете, как куль, и закутывают, будто младенца, от «жестокого августовского холода».
За городом Эшли вздыхает, завидя руины каждой знакомой плантации, чьи сады разрослись так буйно, словно земля до сих пор принадлежит чероки. Тогда я дергаю Эшли зa рукав, и он с неохотой возвращается к действительности
Мы и теперь в Атланте многое «делаем иначе». Милая Розмари, мы почти оправились от войны и вполне процветаем. В базарные
Когда Луи Валентин вырастет, у него появятся блестящие перспективы. Атланта открыта новому веку, и для молодого человека при связях его дяди Ретта здесь много возможностей.
Какой практичной я стала и все же с особенной теплотой вспоминаю те непрактичные времена: Питтипэт, Чарльза и Мелани, играющих в жизнь!
Я скучаю по Чарльзу каждый божий день. В моем сердце он остался юношей, только что женившимся на Скарлетт О'Хара с плантации Тара. Должно быть, военная лихорадка так повлияла, если соединила двух столь неподходящих людей, моих любимых Чарльза Гамильтона и Скарлетт О'Хара.
Утешаюсь мыслью, что Чарльз умер счастливым новобрачным. Останься он жить, оба были бы несчастны.
Может, скоро с ним повидаюсь. Приятно будет спросить, что он думает о нашей жизни здесь, внизу.
С любовью,
Мелани Гамильтон Уилкс.
Глава 49
У СМЕРТНОГО ОДРА
Стоял октябрь. Было пасмурно, моросил дождь.
Мелани Уилкс умирала.
В гостиной своего особняка на Пичтри, прислушиваясь к тиканью часов, сидел Ретт Батлер. В руках у него была рюмка коньяка — урожая тех лет, когда мимо виноградников маршировали солдаты наполеоновской армии. Но горечь перебивала вкус.
Здесь принимали и губернатора Джорджии, и сенаторов, и конгрессменов Соединенных Штатов. Однако даже столяр, чинивший стулья, испытывал тут больше радости, чем Ретт.
В большом доме было тихо, как в могиле. После смерти Бонни Ретт стал избегать Эллы и Уэйда. Боялся, что взглянет на живых детей и подумает: «Почему Бонни, а не ты?
Лучше бы ты…»
Мамушка и Присси забрали детей из дому поиграть. Когда шел дождь, Элла с Уэйдом играли в каретном сарае.
Ретт совсем забросил свой стол в Фермерско-торговом банке. Вчера — или за день до этого? — президент банка сам приходил, очень взволнованный. Их банк не вкладывал средства в «Норзерн пасифик», но, когда Джей Кук объявил о банкротстве, нью-йоркская фондовая биржа рухнула. По всей стране вкладчики бросились в банки забирать сбережения. Банки потерпели крах в Нью-Йорке, Филадельфии, Саванне, Чарльстоне и Нэшвилле; Фермерско-торговый не знал, хватит ли средств для удовлетворения требований.
— Ретт, — умолял президент, —
И Ретт Батлер передал в залог свое состояние, поэтому и кладчики могли бы получить все сполна до единого цента. А раз могли, то и не пожелали получать.
Но его это не заботило.
Часы пробили шесть похоронных ударов.
Ветер, ворвавшись в тихую комнату, взъерошил волосы на затылке, и Ретт понял: Мелли умерла.
Мелани Уилкс была одним из немногих созданий, которую провести невозможно.
Приглушенный осенний свет совсем вытек из комнаты, и Ретт зажег газовые лампы.
Кого он любил: Скарлетт или ту, кем она могла бы стать? Обманывался ли он — любя образ больше, чем женщину из плоти и крови?
Однако и это его не заботило.
Не важно, изменяла ли она ему с Эшли Уилксом. Теперь Эшли свободен. Если она все еще хочет этого мужчину, пусть получает.
Тем вечером, вернувшись домой от смертного одра Мелани Уилкс, жена сказала Ретту, что любит его. Прежде Скарлетт ни разу этого не говорила, и Ретт мог бы поверить ей.
Но ему было все равно.
Ретт Батлер смотрел в светло-зеленые глаза, которые завораживали его столько лет, и ничего не чувствовал.
Глава 50
ХОЛМ ЗА ДВЕНАДЦАТЬЮ ДУБАМИ
Получив краткую телеграмму Ретта, Розмари уволилась из Женской семинарии, собрала вещи и отдала ключи от дома 46 на Чёрч-стрит брату Джулиану.
Луи Валентин первый раз ехал на поезде. Они переночевали в вокзальной гостинице «Августа», а на следующий день их встретил в Джонсборо Большой Сэм.
Богатые янки сдали внаем то, что осталось от плантации, охотникам на перепелов. Если не считать нескольких небольших полей, засеянных овсом для дичи, Двенадцать Дубов стали непроходимой чащей.
— Прячьте руки, молодой господин, — посоветовал Большой Сэм Луи Валентину, — если не хотите поцарапаться.
Аллея заросла ежевикой. Колючие ветки цеплялись за стенки коляски. На месте особняка высилась груда щебня, увенчанная кирпичными трубами. Рухнувшие колонны были наполовину погребены под ковром из плюща. Зато парадный подъезд недавно расчистили, и под колесами скрипели срезанные стебли, не видевшие солнца со времен войны. Блестящие фаэтоны останавливались подле шатких фермерских фургонов. Повсюду стояли стреноженные лошади, некоторые в рабочей упряжи. Негры собирались под старым каштаном, который солдаты Шермана не успели сжечь.
— Ближе подъехать не сможем, — сказал Большой Сэм, — до кладбища только пешком.
— Где мне найти брата, капитана Батлера?
— Наверное, с мистером Уиллом. Вчера они расчищали здесь подъезд.
Из окна одного экипажа высунулось приветливое лицо.
— Бог ты мой, неужто вы, мисс Розмари? И Луи Валентин здесь? Не робей, малыш.
— А, здравствуй, Красотка. Не знала, что ты была знакома с Мелани.
— Я очень уважала миссис Уилкс. Хоть я и не того круга, чтобы дружить с ней, миссис Уилкс всегда была ужасно добра ко мне. На заупокойную службу в церковь Святого Филиппа мне нельзя было прийти, но здесь все будет на воздухе, вот и подумала: приеду.