Реванш. Трилогия
Шрифт:
— А-а-а-а! Она дохлая! Мать твою! В натуре, дохлая сучка! Твою задницу!
Выскочив на кухню, Айзек узрел трясущегося приятеля, прыгавшего на одной ноге, а вторую пытавшегося засунуть в штанину. При этом Гонщик отчаянно ругался, выпучив глаза на лоб:
— Ты смотри, брат, она дохлая, дохлая, совсем дохлая. Я спал рядом с дохлой сучкой.
— Ну и что? Ты же ее трахал. Не мог понять, живая или мертвая? — поинтересовался Айзек, затем подошел к лежащей на полу подруге и коснулся ее руки. Холодная. Вялая. Точно, дохлая.
— Тухлое дело, — изрек Айзек, поднимая глаза на Гонщика, — фуфло вышло. Ты ее загнал.
— Да она живая была. Она подмахивала. Еще сказала, что ей понравилось. Такая горячая была.
— Здорово, братва! Иду, смотрю, дверь открыта, — раздался голос из прихожей. Айзек и Гонщик от неожиданности подпрыгнули на месте и оба бросились в комнату.
— Братва, есть что выпить? — навстречу им двигался, улыбаясь всеми своими двадцатью двумя зубами, Кардан.
— Ну, ты и напугал нас! Мать твою за ногу! — выдохнул Айзек. — Стучаться надо.
— Так есть чем подлечиться? А то у меня после вчерашнего ни цента, а во рту, как скунс нагадил, и башка трещит.
— Слушай, Кардан, у нас тут лажа вышла. Сам посмотри, — Айзек махнул в сторону кухни. Лучше было сразу рассказать, в чем проблема. Все равно надо что-то делать.
— Ого! — Кардан скептически обозрел распростертое на полу тело, затем перевел взгляд на застегивавшего ширинку Гонщика. — Как эта шмара здесь оказалась?
— Тут такое дело, черный брат, — Айзек и Гонщик принялись сбивчиво рассказывать. Кардан был в их квартале авторитетом и вообще свойским парнем, он мог помочь избавиться от трупа.
— Хреново дело, — с этим вердиктом на устах гость смахнул с холодильника грязные трусики, открыл дверцу и извлек на свет бутылку без этикетки, но зато с мутноватой жидкостью. Больше в холодильнике ничего не было, только толстый слой грязи на некогда белых стенках.
— Ого! Виски! — прикрыв один глаз, Кардан понюхал содержимое бутылки и, запрокинув голову, одним глотком выцедил почти половину содержимого — кайф!
— Ну, ты, чё скажешь? — толкнул его в бок Гонщик. — Дай-ка хлебнуть.
На троих они моментально оприходовали заначку. После опохмелки настроение у всех повысилось, и жизнь стала налаживаться.
— Значит, типа она сама с вами пошла? А хороша была жопка. Упругая, как грудь моей старушки. — Кардан присел на корточки рядом с трупом и принялся обследовать карманы куртки. Его добычей была связка ключей и 17 баксов мелочью, вот и все, ни документов, ни кредитной карточки. Да и откуда им взяться у обитательницы трущоб? После дефолта 99-го года Америка практически забыла о существовании своих малообеспеченных граждан. Денег не было ни у кого.
— Сама, сама, — энергично кивал головой Гонщик, — все добровольно и по согласию.
— В натуре, это желтый мор! — неожиданно сделал вывод Айзек. Глоток
— Так я думал, это от травки. Мать твою! Мы сдохнем! Мы все сдохнем! Сука, зараза, она нас убила! Мы все сдохнем! — визжал Гонщик. Его руки тряслись, глаза вылезли на лоб, по подбородку текла струйка слюны. Смотреть страшно.
— Никшни, поц! — рыкнул на него Кардан. — Она на сейшне вчера тусовалась?
— Ну, дык. Там и сняли.
— Выпить есть? — голос Кардана звучал тускло и безжизненно. Он полез в холодильник, но больше ничего там не обнаружил.
— Нет, это была последняя, — вздохнул Айзек.
Только что поднявшееся настроение упало ниже плинтуса. Стало ясно, что жизнь как была паршивой, так паршиво и заканчивается. Еще три-четыре недели, и его позовет к себе Большой Брат Иисус давать отчет о прожитых годах. А что он скажет Иисусу? Что пил, курил травку, снимал доступных бабенок, иногда грабил и приворовывал? Правда, в банду его не взяли, но от этого не легче.
Гонщик в это время тихо скулил в углу, сжимая башку ладонями. До него тоже дошло, что наступает конец. Желтый мор, так в американских трущобах называли лихорадку Шилдмана, шансов не дает, косит всех без разбору. Умрут все, кто находился рядом с больным или просто прикоснулся к нему на улице.
— Пошли, братва, — первым нарушил тягостное молчание Кардан, — будем гулять.
— А эта? — скосил глаза на труп Айзек.
— Пусть лежит, Бог забрал ее душу в райскую обитель. Нам сейчас нужны белые страстные цыпочки, крэк, герыч, хорошее виски, — оскалился Кардан, — или ты собираешься замаливать грехи в камере?
— Пошли! Будем гулять на собственных поминках, — с этими словами Айзек запустил руку под стол. Туда, где к столешнице был приклеен скотчем настоящий армейский нож.
— Эй, хватит ныть, черный брат! — Кардан опустился на пол рядом с Гонщиком и обнял его за плечи. — Мы все умрем. Такова наша скорбная доля. Но сначала насладимся вкусом жизни, не будем зарывать талант свой в землю, а пойдем и возьмем у «снежков» все, что они нам задолжали с тех самых пор, как Моисей водил народ свой по пустыне скорби. Воспрянь, черный брат, ибо последние будут первыми, а богатым не попасть в Царствие Небесное. Воспрянь, и пойдем с нами.
Когда нужно было, Кардан умел говорить красиво — его папаша был пастором.
Айзек вышел на улицу последним, хотел было запереть дверь, но одумался и плюнул на это дело. Все равно, это бесплатная муниципальная конура в древнем, обшарпанном, разваливающемся доме. Квартплату они с Гонщиком постоянно забывали платить, да и мэрия особо не настаивала. Можно было поджечь эту надоевшую хату, да бензина нет. Все равно сегодня он будет ночевать в чистой постели на пуховой перине в одном из особнячков на окраине Нью-Йорка.