Реверсивный самоубийца
Шрифт:
Мне и учиться этому особо не нужно было: я знал, что могу так сделать, ещё когда мы с Рин были в храме.
Тело будто проскользнуло через узкую дверь, выкинув меня в воздухе рядом с потерявшим самообладание демоном. Аура жадно вцепилась в зарычавшего самовлюбленного ублюдка и попыталась его поглотить, но, к сожалению…
— Прошу прощения за моё грубое поведение, но ваше Воплощение ещё не настолько сильное, чтобы легко победить меня!
Портал сзади демона раскрылся. В нос ударил запах свежести и листвы, на той стороне виднелись
Я и толком понять не успел, что произошло. Только то, что демон положил руку на мою грудь, после чего…
Моё тело было впервые полностью уничтожено.
Вот тебе и самоубился, — промелькнула ироничная мысль напоследок. Не планировал ведь пока.
И так всегда.
Сознание вновь поглотила тьма, отправив меня видеть очередные сны.
Необычные сны.
Глава 16
Опыт общения во сне с Богиней Любви оказался полезным. Я намного лучше понимал, что сплю. Это помогало мне проще воспринимать ту мешанину образов, что я видел в своих снах. Странные, абстрактные картины, переливающиеся в бесчисленные кадры чего-то, что обычный человек увидит только в том случае, если примет какую-то забористую дурь.
Покой и ужас. Два, казалось бы, несовместимых чувства, удивительно гармонично существовавших где-то в глубинах моей души. Воспоминания о том, что находится за гранью жизни…
Так вот, этот сон был нихрена не таким. По крайней мере, по началу.
Если обычно мои сны были посвящены воспоминаниям про крайне специфический послесмертный трип, вызывающий, мягко скажем, вопросы, то теперь мне снилась моя прошлая жизнь ещё до смерти. Период времени, когда я общался с одной больной, про которую впоследствии удивительно быстро забыл, чего нельзя было сказать про неё.
Собака, мне снилась подруга детства!
Я не помнил, как её звали. Образ лица был смазанным. Зато помнил, что наши матери общались, а это автоматически значило, что общались и мы.
Воспоминаний перед глазами мелькало немало, но запомнились среди них всего несколько, самых знаменательных:
— Будешь мороженное?
Мороженное мне купила мама. Нам было примерно по семь-девять лет. Судя по декорациям сна-воспоминания, мы были где-то на площадке.
—…
Смазанный образ девочки молчал. Она была нелюдимой и говорила крайне мало, что мне удавалось компенсировать чуть больше чем полностью: по моим примерам из жизни легко понять, что пообщаться я никогда не был против. Мне это даже нравилось, всегда можно найти историю, над которой можно поржать и поделиться какой-то своей историей.
Единственное, за что цеплялся мой взгляд — у неё были рыжие волосы. Волнистые, длинные. Красивые волосы, либо на шампуне не экономили, либо природа подняла палец вверх.
Всегда нравился темноватый оттенок оранжевого.
Наверное, поэтому у меня и в фаворитах симпатия к рыжим лисодевочкам, но это уже детали личной жизни.
— Так, будешь или нет? — переспросил я, лизнув мороженку.
—…
Рыжеволосая девочка совершенно точно смотрела мне в
— Ты какая-то странная… — немного неуверенно я откусил мороженку.
—…
— Ну и ладно, — обиделся я, уже собираясь уходить. Дети — существа достаточно обидчивые, особенно если ты общительный ребёнок, которого игнорирует другой ребёнок. — Сам съем.
Наши матери поглядывали за нами, не давая добрым дядям завести в фургон, но по-настоящему не следили, разговаривая о своём, о женском.
—…там собачка умерла.
Уже собираясь уходить, остановился.
— Да ладно?!
—…
— Покажи!!!
…нет, ну правда ведь интересно, нормальная реакция…
Мы жили недалеко от лесопосадки. Такой, маленькой, скорее небольшой парк, чем настоящая лесопосадка, и всё же — деревьев вокруг было достаточно. За одним из таких деревьев, совсем недалеко от нашей площадки, действительно лежал труп собаки.
Её внешний вид заставил испугаться даже мои детские мозги: труп явно домашней собаки был одновременно свежим и при этом выглядел так, будто пролежал там уже тысячи лет.
Высушенный, обтянутый, с застывшим выражением ужаса на морде, — я никогда не видел ничего подобного после этого. Разве что, какой-то кривой фотошоп или в виде графики, но вживую — никогда.
— Офигеть…
— Правда красивая?
Смазанная фигура рыжеволосой девочки улыбнулась.
Я странно покосился на неё.
Уже тогда ко мне закрались сомнения, что она напрочь поехавшая.
Естественно, от совместных прогулок это меня не спасало. Мы продолжали вместе гулять и общаться, и это не изменилось даже тогда, когда наши родители дружно решили, что гулять мы можем уже и сами. Тот случай мной забылся быстро, родителям я ничего так и не рассказал, почему-то посчитав, что за осмотр мёртвой собаки меня могли и наказать.
Если я рос общительным парнем, который собирал вокруг себя целую площадку зевак разного возраста и устраивал масштабные салочки или драки (но это было уже немного позже), то моя подруга всегда была одна.
Она не спешила с кем-то заводить отношения. Единственный человек, с которым она кое-как общалась, был я, и то — говорил, опять же, по большей части только я.
Подругу к общему коллективу я приобщить пытался. Звал вместе гулять, знакомил с разными ребятами, но продолжать общение (или начинать) она не спешила, как и к ней люди особо не тянулись. Скорее уж, рыжеволосую подругу избегали, чувствуя вокруг неё какую-то странную атмосферу.
Я, будучи не самым умным представителем хомо, тоже чувствовал, однако был к этому более привычным, поэтому игнорировал.
Следующий достаточно яркий образ был лет в одиннадцать. Тогда мы возвращались с прогулки, на улице уже начинало темнеть.
— Красивая… — пробормотала девочка.
Увы, комплимент она сделала не цветочку или поднимавшемуся в небо небесному телу, а умирающей кошке.
Животное было ранено.
— Можем отвести её к ветеринару, — почесал я голову.
Тогда я сомневался. Получить нагоняй от родителей за поздний приход не хотелось.