Ревизия командора Беринга
Шрифт:
Грустно помаргивая, смотрел Беринг, как матросы заносят в избу мешки с хлебом. Да и что, собственно, было говорить? Не помнил капитан, с каким отрядом отправил он свой личный хлеб. Не вникал в такие мелочи. Других забот хватало.
Слава Богу, в начале августа изготовили бот, названный «Фортуной», чтобы плыть на нём на Камчатку... Как раз перед отплытием и курьер из Петербурга приспел. Привёз Берингу из Адмиралтейств-коллегии ответ на его рапорт, писанный ещё в Илимске.
Велено было Берингу «из Якуцка до Охоцка поступать но данным указам и инструкции, усматривая лучшие к Её Величества службе и пользе, и обретающимся при Беринге
Малость запоздала столица со своим советом. Впрочем, попрекать этим Петербург нельзя. Были тогда в Петербурге дела и поважнее экспедиции Беринга...
ГЛАВА ВТОРАЯ
И не только подлый народ, но и просвещённые сановники мало что понимали в происходящем. Казалось бы, рухнуть должен человек, ан нет! Покачнувшись, ещё выше возносился он...
1
Ещё жив был Пётр Великий, кода отвернулась фортуна от своего баловня — светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова. Государь отстранился от любимца, и стало ясно, что окончательное падение Меншикова — вопрос времени.
Но Пётр Первый умер. Стараниями Александра Даниловича взошла на престол ливонская крестьянка Марта, и снова, ещё в пущем блеске, засияла звезда светлейшего Римского и Российского государств князя и герцога Ижорского, Её Императорского Величества всероссийского рейхс-маршала и над войсками командующего генерал-фельдмаршала, тайного действительного советника, Государственной Военной коллегии президента, генерал-губернатора губернии Санкт-Петербургской, от флота Российского вице-адмирала Белого флага, кавалера орденов Святого Андрея, Слона, Белого и Чёрного орлов и Святого Александра Невского, подполковника Преображенского лейб-гвардии, полковника над тремя полками, капитан-кампании бомбардира...
В последний день марта 1725 года над гробом императора служили всенощную. Явился сюда и генерал-прокурор Павел Иванович Ягужинский. Видно, пение церковное его растрогало, только зарыдал вдруг Павел Иванович.
— Мог бы я пожаловаться, да не услышит... — заливаясь слезами, кричал он. — Меншиков сегодня обиду показал мне! Над собою я отроду такого не видел! Шпагу с меня снять хотел и арест сделать!
Вразнобой тянули испуганные певчие. Белые снежинки сыпались на покрытый пурпурной мантией гроб императора. Всё ещё холода стояли... Но уже скоро, скоро подули тёплые ветры с залива, невыносимым смрад сделался...
Александр Данилович Меншиков нынче поднялся — выше уже некуда. Выше только — трон царский. Совсем нечем в высоте этакой светлейшему князю дышать было.
От мыслей этих жарко в голове становилось. Стягивал светлейший князь парик, швырнув под стол, сжимал руками голову, думал...
И так добро, и другое тоже хорошо. И отделиться хотелось, и Российскую империю, одних имений в которой на добрую европейскую державу накопилось, тоже жалко было.
Мучили, мучили светлейшего князя тягостные раздумья. Не знал Меншиков, что делать... И — вот ведь беда! — никогда ещё прежде таким обиженным себя не чувствовал. Одни обиды кругом ему творились. Звания генералиссимуса всё ещё не дали... Батурина мазепинского, этакой малости, и того не пожаловали...
Кончина бездетного курляндского герцога Фердинанда положила конец мучительным колебаниям. Опустел курляндский престол. Как тут Меншикову в стороне остаться?
И хотя курляндский сейм уже избрал герцогом Морица, побочного сына польского короля, хотя вдовствующая герцогиня Анна Иоанновна — опустевший престол к новому избраннику вместе с её рукой переходил! — внешность и манеры Морица вполне одобрила, Меншиков, под предлогом смотра полкам, выехал в Курляндию.
27 июня 1726 года он прибыл в Ригу, и уже на следующий день приехала сюда из Митавы Анна Иоанновна.
Остановилась в коляске на берегу Двины и послала к Меншикову сообщить о своём прибытии.
Натянув на голову напудренный парик, светлейший князь облачился в мундир, завешанный орденами, и, оглянув себя в зеркале, вполне остался доволен. Когда мужчине под шестьдесят, он только внушительнее становится... Самая пора в достойное его звания супружество вступить... Понятное дело, что без семьи светлейший князь не жил, но ведь и саксонский граф тоже не холост, тоже разводиться с прежней супругой будет...
Однако на Анну Иоанновну ни полыхающий драгоценными каменьями мундир светлейшего князя, ни дородность его, ни многочисленный конвой впечатления не произвели.
Вытирая пот с красного, покрытого оспинами лица, поведала она Меншикову, что желается ей поскорей вступить в законный брак с графом Морицем, который утешение представить может, наружностью правится и манеры приятны имеет.
Нахмурился светлейший князь, слушая похвалы своему сопернику, но когда Анна Иоанновна пожаловалась на вдовство своё многолетнее, когда вспомнила попечение, которое — вечно достойныя памяти! — император о её замужестве имел, не выдержал.
— Экая ты дура, однако, ваше высочество! — учтиво сказал. — Ты ведь всё своё бабье глупство и выказала! Нетто блаженныя и вечно достойный памяти император для того трактаты об вашего высочества замужестве составлял, чтоб твою бабью слабость потешать?! Он о державном интересе попечение имел! А ты, ваше высочество, чего творишь? Её Императорское Величество, государыня Екатерина Алексеевна оного Морица для вредительства интересам российским допускать не изволит до герцогства Курляндского! Да и тебе, вашему высочеству, в супружество с оным Морицем вступать неприлично, понеже оный Морин рождён польским королём не от законной жены, а от матрессы. Это ведь и Её Императорскому Величеству, и вашему высочеству, и всей империи Российской бесчестно будет!