Ревность
Шрифт:
Чудно, что в пору особенно острых душевных волнений мы — люди — взяли за привычку в первую очередь задаваться вопросом: «За что же небо послало мне вопиющие в своей жестокости испытания?» И только во вторую вспоминали, да и то не все, что судьба никак не виновата в том, что мы творим поступки, опираясь исключительно на личные амбициозные желания, подстёгиваемые самоуверенными и необоснованно дерзкими решениями.
Почему же его до сих пор нет?
Руки волнительно дрожали, пока я жала кнопку телефонного вызова. Длинные гудки, как удары кувалды по голове. После каждого последующего я съёживалась больше и больше, мечтая превратиться в невидимку. Меня не видно — значит и проблем вроде нет. Глупо,
Неожиданно комнату расчертил отблеск автомобильных фар, и я тут же метнулась к окну, раскрывая тяжёлую штору шире и одёргивая рывком тюль. Узнав внедорожник Геры, немного попустило. Но лишь после того, как муж показался из машины, неподъёмный груз одномоментно и окончательно свалился с плеч. Облегчение накрыло спасительной волной. И только после я осознала, насколько оказывается было трудно дышать, ибо сейчас лёгочные альвеолы работали в полную силу, насыщаясь кислородом. А я поняла, что значит испытать невообразимое умиротворение вместе с радостным предвкушением долгожданной встречи. «Глупая, почему ты до сих пор пялишься в окно, а не бежишь встречать любимого мужа?» — неожиданно очнулась совесть.
Я заторопилась поскорее вниз, чтобы привычно обнять Геру после возвращения домой. К моему приходу мужчина успел пройти в каминную комнату и наливал себе алкоголь из графина. Он открыл встроенный мини-холодильник в шкафу возле бара. Кубики льда звякнули в стакане. А я медленно и отчего-то неуверенно приближалась к нему со спины. Тревожные иголки хаотично впивались под кожу. Странное чувство, неизвестное. Я поёжилась, хотя в камине до сих пор багровели угли.
Но отбросив ложные, трусливые сомнения прижалась к широкой спине, вдавливая щёку и грудь как можно сильнее в крепкий торс. Обвила руками за талию, сжимая изо всех сил. Мне так не хватало его мощи сегодня, монументальности. Только властный, бескомпромиссный и вместе с тем удивительно чуткий и заботливый поток энергии от мужа способен оживить меня. Превратить из замёрзшей ледышки обратно в живую женщину из плоти и крови. Георгий Подольский всегда мне виделся этаким оплотом, несокрушимой скалой посреди неукротимого морского шторма. Это ни с чем несравнимое, особенное удовольствие осознавать, насколько силён мужчина рядом с тобой, что казалось будто он всемогущ и непобедим. И тогда можно с лёгкостью позволить себе не просто спрятаться за надёжной незыблемостью, но прежде всего раскрыться тем самым нежным и хрупким цветком, вступившим в прекрасную пору цветения. Без страха, а даже с неким предвкушением оголить свои тайные мысли, мечты, желания, чтобы позволить ему прикоснуться к самому сокровенному, потаённому и оттого уязвимому. Но видя в ответ лишь бережность и чувствуя искреннюю благодарность с обещанием защитить от всего и ото всех, возможно испытать чувственный оргазм. Это будто квинтэссенция взаимного доверия и открытости в паре, благословлённой самой Любовью.
— Ты поздно, я волновалась. — Мне понадобилось несколько минут, чтобы подпитаться, зарядиться от него.
— Много дел, — низкий голос с хрипотцой сорвался в конце фразы. Гера прокашлялся, одновременно отцепляя мои руки. А после развернулся, чтобы придирчивым взглядом коротко обвести моё лицо, словно желал удостовериться, что я цела и со мной всё в порядке.
— Может возьмёшь небольшой отпуск? Хотя бы на несколько дней, — мой тонкий голосок прозвучал неестественно и жалко.
— Ну какой отпуск, Мира? Я же говорил, что появилось много работы, — Гера повысил голос и в раздражении отвернулся, прикладываясь изредка к стакану. В нерешительности отступила и почти упала в кресло у камина, в котором
— Что-то случилось? — попыталась абстрагироваться от неожиданной мужской резкости.
— Что может случиться? Не выдумывай. Накопилась работа, которую приходится кому-то выполнять, вот и всё.
— Ясно. Ужин разогреть или холодный будем?
— Я поел на работе. Пойду приму душ и лягу спать. — Гера одним махом допил крепкий, судя по янтарному цвету, алкоголь и стремительно вышел из комнаты. Мне оставалось только недоумённо махать ресницами вслед, разглядывая опустевший дверной проем, и прогонять очередные слёзы, при этом беззвучно открывая и закрывая рот.
Что это было? Вопрос, который так и не слетел с языка.
Живот снова подвело от голода, и я пошла на кухню. Есть в одиночестве, когда на душе тоска, а муж по не известной причине злой, как чёрт, — не самое приятное занятие. Но выбора у меня не было. Управилась минут за десять-пятнадцать, не чувствуя вкуса еды, хотя уверена, что тётя Маша постаралась на славу. Но ужинать в компании самой себя, после семи лет приёма пищи исключительно в обществе любимого супруга — это примерно тоже самое, что пить в одиночестве. Смахивает если не на предвестника алкоголизма, то на подступающую аутофобию[1] точно.
Когда поднялась в спальню, в смежной ванной комнате из-под двери пробивалась тонкая полоска света и шумела вода. Я в нерешительности присела в изножье кровати не понимая, как себя вести. Через несколько минут Гера вышел, вытирая волосы и плечи полотенцем на ходу, постепенно спускаясь к животу. Я непроизвольно залюбовалась, потому как это зрелище вот уже почти восемь последних лет вызывало у меня непроизвольное слюнотечение. Его мышцы перекатывались под кожей, неяркое верхнее освещение бликовало на оставшихся редких каплях воды. Я проследила за тёмной курчавой полоской волос, спускающейся за резинку боксёров.
Хм…
Понадобилось время на осознание простого факта — мой муж надел трусы.
Нет, я не утверждала, что он не носит трусов. Наоборот, с этим у него всё в порядке. Но он никогда не ляжет спать если на нём осталось хоть что-то из одежды. Гера привык спать обнажённым, всегда. И меня с первого же дня совместного проживания настойчиво попросил не приносить в постель лишнее. И я, идя на поводу его прихоти, спала всегда обнажённой, за исключением женских дней. С моим мужем явно творилось неладное. Но вот как выяснить что именно?
В это время он потушил верхний свет, оставляя гореть лишь ночник с моей стороны, а после просто лёг спать. Ни объятий, ни поцелуев, ни пожеланий добрых снов, ни казалось бы закономерного после выписки из больницы «как твоё здоровье, жена?» — ни-че-го. Горестно вздохнув, я молча разделась и также молча легла на свою половину кровати, запуская в голове режим экспресс-анализа сложившейся ситуации. «Что происходит?» — поставила задачу на обработку. Интеллект завис в самом начале процесса, а я заснула, лелея робкую надежду, что возможно завтра что-то прояснится.
Но ни завтра, ни послезавтра, ни послепослезавтра ничего не изменилось.
— Как думаешь, пока ты валялась в больничке, борясь за собственную жизнь, Подольский мог завести любовницу? — Маринка бесцеремонно высказала вслух то, в чём я боялась признаться самой себе. Думать о подобном страшно до трясучки.
Мы с ней лежали на узких массажных столиках обмазанные чудодейственной грязью. Не знаю как насчёт косметического эффекта, но цены на глинистую слякоть воистину запредельные. Должно быть в неё вбухали алмазную крошку, и мы с Маринкой по окончании процедуры обязаны будем сиять не хуже Бетельгейзе или того же Сириуса.