Ревность

Французова Кристина

— Теперь ты видишь, что Мире надо поесть.

— Ничего твоей Мире не сделается, мы уже опаздываем. Зато чем раньше уедем, тем быстрее вернёмся домой.

— Эгоист, — недовольно пробурчала женщина вслед.

Гера не отпускал мою руку пока не дотащил до гардеробной. Скорей всего проступят синяки, я цеплялась пальцами второй за его кисть, но попытка ослабить захват оказалась безрезультатной. Меня грубо впихнули в комнату.

— Где платье?

— В спальне, я почти готова, мне нужно десять минут, не больше.

— Так чего встала, бегом переодеваться, — грозно рявкнул муж, и я трусливо шмыгнула в соседнюю спальню.

Переодеваться пришлось быстро, не отвлекаясь

ни на что и заведомо отключая в голове все нехорошие мысли. Ответов в любом случае не было, а пустыми домыслами и предположениями многого не добьёшься. Управилась я даже быстрее чем ожидала и вышла из комнаты, не забыв прихватить клатч с минимальным набором косметики. Но Гера всё равно собрался раньше меня и сейчас подпирал спиной стену в коридоре. Он сменил рубашку и костюм. Чёрный цвет, в отличие от меня, его совершенно не портил. Синие глаза казались темнее чем обычно, будто в них застыла гроза… Или угроза… Мой любимый супруг соблазнительно горяч и обжигающе волнителен, но сейчас я нуждалась в тепле совсем иного толка. Не отдавая отчёта собственным поступкам, привычно потянулась к нему, вжимаясь всем телом:

— Я соскучилась.

— Мира, мы опаздываем, — твёрдые пальцы накрыли плечи, но сквозь меховую накидку не причиняли боль.

Я отклонила голову назад, заглянула в потемневшие глаза, провела языком по губам, увлажняя, и потянулась за поцелуем… Но удивительней всего то, что поцелуя я так и не дождалась. Гера решительно отстранил меня, чтобы сделать шаг в сторону лестницы, но внезапно задержался глазами на мне, окидывая мрачнеющим взглядом. Его пристальный взор блуждал по моему лицу, подолгу задерживаясь на глазах, словно считывал каждую возникавшую в моём сознании заполошную мысль, что испуганными тенями метались за радужкой. Но вскоре он тряхнул головой, сгоняя пелену, перехватил мою кисть, сжав до хруста, и потянул за собой к выходу.

[1] Аутофобия – это патологическая боязнь одиночества.

Глава 3

Какую власть имеет человек,

Который даже нежности не просит!

Я не могу поднять усталых век,

Когда моё он имя произносит.

А. Ахматова, 1913

— Инструкции будут? — выходя из машины и принимая предложенную мужем руку, спросила привычное перед каждым аналогичным приёмом.

— Всё как обычно. Краско должен познакомить меня с неким московским гостем, занимающим высокий чин, затем несколько бизнесменов и через час вернёмся домой. Ты, как и прежде, общаешься с жёнами, если таковые будут.

— А если нет, то подпираю стенку, — закончила вместо него сама.

— Мира, не начинай, — тихий, но недовольный рык на ухо, заставил волоски на руках встопорщиться. Я едва вышла из машины, приклеила на лицо заученную улыбку, поэтому сейчас сквозь зубы выдавила всего лишь:

— Даже не собиралась.

А в следующее мгновение мы оказались в просторном ярком помещении ресторанного комплекса. Столы предусмотрительно расставлены для фуршета. Ряженые джентльмены прогуливались вдоль длинной залы, ведя под руки своих разряженных леди. Кто-то разбивался на группы, зачастую по половому признаку. Оно и понятно, мужчины обсуждали деловые вопросы, вели предварительные переговоры, в то время как их спутницы хвастали размером карат и бюстов. Мне хвастать особо нечем, грудь есть, но обычная, среднестатистическая, а из бриллиантов — в ушах

лишь небольшие гвоздики, подаренные мужем до свадьбы. Раньше я ходила сквозь реку, кишащую пираньями, с гордо поднятой головой, потому как хваталась единственным, что имело для меня самую высокую цену — своим браком, своей семьёй, своим мужем. Именно знакомство с Герой — самый бесценный подарок, посланный провидением, которым я дорожила больше всего на свете и от которого никогда не смогла бы отказаться. Столько любви, уважения, взаимопонимания, преданности, как у нас, я не видела ни в одной знакомой мне паре. Поэтому до сего дня я искренне и от чистого сердца гордилась супругом. Единственное, что оказалось недоступно нашей семье — рождение детей. Почему-то в этом вопросе нам катастрофически не везло. Но думать о грустном решительно возбранялось, если мы под прицелом не меньше сотни глаз.

— Выпьешь что-нибудь? — Гера вежливо поинтересовался, стоило нам покинуть Краско Виталия Валерьевича, который, собственно, и трудился мэром нашего города. Его обожаемая супруга Инесса Вениаминовна уплыла в противоположном от нас направлении. Причём я в прямом смысле имела ввиду уплыла — аки перегруженный зерном балкер, потому как весила едва ли меньше.

— Я до сих пор принимаю лекарства, поэтому нет. — Как правило муж внимательно подмечал все нюансы, особенно те, что напрямую касались моего здоровья, но не в этот раз.

— Хорошо. Я принесу тебе воды.

Гера направился к столу с напитками, а я заскользила взглядом по богато украшенному залу. Смысл сегодняшнего вечера остался для меня за гранью понимания: то ли Виталий Валерьевич планировал нечто грандиозное в нашем городе, то ли просто решил встретить московского залётного гостя со всем возможным пафосом. Хотя на мой субъективный взгляд подобное поведение скорее опрометчиво и недальновидно, чем перспективно в плане будущего возможного карьерного роста. Разве не покажется странным, что обычный государственный служащий, не жалеющий сил и здоровья вкалывая на благо родного города за ежемесячную зарплату, вдруг организовал приём подобно сегодняшнему. А уж сколько карат носила на себе его дражайшая супруга Инесса Вениаминовна… Честно говоря даже не рискну предположить длину ожерелья, украшавшего её шею, ибо я скорей всего успешно смогу им подпоясаться. Однако уверена, что любой ювелир будет счастлив видеть обоих супругов Краско в числе своих постоянных клиентов. И мне отчего-то весьма любопытно: он ей дарит украшения, как и большинство мужчин, после походов «налево»?

— Добрый вечер, Мирослава Андреевна. — Мои наблюдения и размышления, к моему же глубочайшему сожалению, прервали, и я по голосу заранее определила кого увижу, стоит мне обернуться.

— Здравствуйте, Пётр Аркадьевич. Как поживаете?

— Вашими молитвами, Мирочка Андреевна, вашими молитвами, — низкий чуть хрипловатый голос с искушающими вибрациями неожиданно взбудоражил.

— Должна заметить, я совершенно точно не могу быть причастна к озвученному вами действу, Пётр Аркадьевич.

— А что так? Вы, Мирочка Андреевна, слишком юны и не в обиду вам будет сказано, наивны, чтобы переходить на тёмную сторону цинизма. Сделайте одолжение, не разочаровывайте старика.

Я в ответ раскатисто, должно быть излишне громко рассмеялась. Мимо проходящие и близко стоящие к нам чопорные участники сегодняшнего «театрального действа» неодобрительно покосились в мою сторону. Но мне за последнее время впервые было действительно смешно. И я даже не подумала убавить громкость собственного смеха. Признаться, я ощутила внутри себя внезапно вспыхнувшую крошечную, но хитрую и озорную искорку, подначивавшую почему-то на шалости.