Револьвер
Шрифт:
Редкая мушмула прибыла из Японии. Мне было семь лет. Я их взяла из банки. Они воняли. Там был спирт. Я взобралась на стул перед умывальником. Зажгла спички и сожгла мушмулу. Она загорелась. Я вообразила, что это бомбы. Я их взрывала. Я должна была победить в войне. Вокруг я разложила своих кукол. Я сделала это, чтобы защитить их. Иначе их убили бы враги. Прибежал, ругаясь, мой отец. Он ругался как сапожник. Это редкая мушмула, кричал он, с яростью тряся меня. Схватил меня за шею руками. Сжал их. У меня выкатились глаза. Я это помню. Из всей той сумятицы и переполоха мне очень понравились мои глаза. Я их видела в зеркале, висевшем передо мной. Им пользовалась моя мама, когда красилась. Он смотрел на меня взбешенными глазами. Его руки выглядывали из-за моего подбородка. Через месяц я это повторила. Попыталась задушить себя. Прибежала мама в трусиках и освободила меня. У нее тряслись груди. Она кричала, прекрати, не видишь, это твоя дочка. Они не были моими детьми. Я их ненавидела. Всех. Ненавидела ту нимфетку, которая пыталась окрутить его. Ее я ненавидела всеми фибрами души. Эта шлюшка дергала за волосы. Эта шлюшка щипала за щеки. Эта шлюшка задирала юбку. Когда я смотрела на нее, от гнева у меня темнело в глазах. У меня цепенело лицо. Я плевала вниз. Я хотела попасть в нее. Я плевала снизу. Я хотела поразить ее. Я хотела утопить ее. Я наклонилась. Броситься вперед. Пролететь над полом. Я упала около ножек стола. Я больше не могу видеть эту картинку. Я должна была броситься на пол. Удариться. Перед моим взором, когда я умывалась, возникали тот страшный день и та ужасающая сценка. Я видела, как Маттео покрывал ту соплюшку. Он покрывал ее, как жеребец. Они на соломе. Лето. Звезды. Жажда жизни. Я проделала дырочку, чтобы подсматривать за ними. Страдать от этого. Нескладеха. Я горела желанием занять ее место. Умолять его на коленях. Хотя бы один взгляд. Я присосалась к бутылке бренди. Когда Джанмария вернулся, я была пьяна. На столе не стояли тарелки. Никакого супа. В тот вечер он сделал вид, что ничего не заметил. Уселся к телевизору. Бутерброд. Телераспродажи. Я становилась для него чем-то невидимым.
Я порезала туфли. Почему. Какая в этом была нужда. Я их оставила здесь для работы по дому. Я их разрезала полностью. Я это сделала. Ножницами. С остервенением. Той ночью. Новой бессонной ночью. Несмотря на то, что была пьяна. Я закрылась в ванной. Они скромно стояли. На тех плитках с красными полосками. Я хотела оскорбить их. Уничтожить их. Разодрать его мать. Тот здравый смысл, который она пыталась мне навязать. Раз и навсегда уничтожить те признаки моего несоответствия. То, что нравилось ей. Раз и навсегда. Раз и навсегда изрезать то наказание,
Я задергивала занавески, чтобы побыть в своей комнатке в одиночестве. В той комнатке, в которой я жила у тети, не было двери. Вместо нее была занавеска. Ее шевелил ветер. Я видела прислугу. Монолитную румынку. Она спала без трусов. Без одеяла. Как собака. Я не открывала занавеску, боясь увидеть ее задницу. Ее мощный клитор. Ее живот. Румынку наняла моя тетя-склеротичка. Очень пышная грудь. Мягкие бедра. Распущенные волосы падали пониже спины. Гадюка. Она меня мыла зубной щеткой. Царапала. Говорила, Анджелика, ты красивая, но говнюшка. У нее был очень сильный акцент. Не голос, а настоящий выстрел. И она стреляла. Когда она кричала, попадала прямо в мозги. Тетя ее обожала, потому что та спокойно мыла ее всю. И там внутри. Я думаю, она мастурбировала. Когда я выросла, то всегда думала об этом. Ведь я выросла в этой грязи. Одна. Когда я перебралась к тете, то полюбила там только настольную лампу. Она стояла в моей комнате. Абажур персикового цвета. Она была высокой. Почти моего роста. Я называла ее Якопо. Я его обнимала и целовала. Облизывала всего языком, он становился мокрым. Он был моей надеждой. Женихом из стекла и металла. Единственное место, к которому могло прилепиться мое тело. Потом в те ночи, когда мне не хватало почти всего, я говорила с Якопо. Я поднималась и зажигала лампу. Когда я ее зажигала, она меня освещала. Совершалось чудо. От меня отступали кошмары. Все остальное вызывало отвращение. Я закрывала занавеску, чтобы ничего не видеть. В то утро я задернула занавески. Чтобы не видеть его. Маттео. Мою новую лампу. Мне хотелось обнять его, как я обнимала Якопо. Я страдала из-за того, что это может произойти. Из-за того, что мы обитаем в тех землях, куда не ведет ни одна дорога. А я все время страстно желала одного. Одного и того же. Возродиться. Ни в коем случае не сделать этого.
Когда-нибудь я вернусь. Другая. Когда-нибудь я вернусь, танцуя на пуантах. Легкость в руках и ногах. Тело из взбитой сметаны. В сердце ветер. Прижмись ко мне, пока я сплю. Прижмись ко мне, потому что я боюсь. Я написала это на листке бумаги. Я написала это после разговора с Вероникой, сказочной попкой. После того, как я слышала, как она кричит и бьется головой. Она пыталась освободиться от драмы. Я тебя прошу, выслушай меня теперь. Я пыталась поговорить с ней. Успокоить ее истерику. А она кричала в ответ, если бы ты видела, как темно в шкафу. Ударяясь о стенки мебели, она кричала громче. Свою голову она использовала как таран. Я приеду и заберу тебя. Черт возьми, я приеду и заберу тебя. Я кричала еще громче. Громче, чем она, повторявшая, не делай этого. И продолжала. Потом пройдет. Я успокоилась. Я не хочу. Не так. Не сейчас. Спокойно. Когда она сказала, спокойно, мне захотелось ее избить. Бог мой, какое спокойствие. Его никогда не будет. Никогда ничего не будет. Я тебя умоляю, разреши мне это сделать. Я приеду и заберу тебя. Приеду и освобожу тебя. Только подожди меня минут пять. Я возьму машину. Анджелика, нет. Анджелика, перестань. Оставь меня в покое. Я не вру. Я не могу. Не сейчас. Я тебе клянусь. Раньше или позже, я смогу. Я бросила телефон ей в морду. Удар в зубы. Колочу кулаками по шкафу. Я разбежалась, чтобы сделать это. Я хотела уничтожить его. Разбить створку. Я кричала, я тебя освобожу. Я тебя освобожу. Я освобожу всех. Внезапно мне захотелось вернуть Сувенир в лес. Отправиться в зоосад. Разбить все клетки. Я вышла на улицу с обезьянкой на плече. Вдохнуть воздух. Внутри его не хватало. Я произносила заклинания, чтобы не встретить того мальчишку. Я бы взлетела на воздух. Я желала, чтобы его сбил какой-нибудь автомобиль. Вот так девочкой я желала смерти. Смерти дочки врача. Как-то вечером, когда мне было печально, я вызвала его. Мне не хватало моих родителей, а для всех было Рождество. У всех детей были мама и папа. А у меня была тетя на кресле на колесиках. Врач и его образцовая семья жили внизу. Он как-то приходил, когда у меня была температура за сорок. Его рука на моем лице. Этот теплый и успокаивающий голос. Мне хотелось выйти за него замуж. Быть его дочкой. Я представляла, как она лежит в кровати, окруженная мишками. Поцелуи на ночь. Ромашка. Я бы ее побила. Заняла ее место. Я желала, чтобы она убежала из дома. Чтобы ее по ошибке убили. Я надеялась, что он мне скажет, что ему нужна новая дочка. Его убежала. Умерла.
Я желала, чтобы по ошибке убили Маттео. Блин, это мучение должно закончиться. Я тайком пробралась во дворик внизу. Темные глаза. Обезьяна. Я рискнула пойти по улицам. Подальше от красной зоны. Возможно, мне понадобится сабля, если на меня нападут. Мной овладело желание. Когда я думала о нем, у меня намокли трусы. Я представляла себя в огромной кровати. Запах ладана поднимался к потолку. Тринадцатилетние мальчики в кружевных трусах. Через кружево виднеются их члены. Маттео лучше всех. Цирковой наездник без шлема. А другие были в шлемах. Маленькие шапочки из твердого пластика. Они проникали в меня хором. Я была дирижером оркестра. Наслаждаясь, сосала их яйца. Для меня началась оргия. Со всеми. Одинаково. Только с Маттео десять раз. Запрет размножал предмет. Их был уже целый флот. Я становилась все больше и больше, чтобы вместить его. Все было бы намного проще. Достаточно его кончины. Я могла бы выстрелить в него. Подождать его на балконе и всадить пулю между глаз. Он мог бы упасть с велосипеда. Размозжить себе голову. Я могла бы по всему дому разложить бомбы. В девять вечера, когда вернутся все. Умерла бы и я. И другие жители этого свинюшника. Я уже видела Джанмария. Разорванного в клочья. Вывалились кишки. Суп даже на люстре. Я осторожно, не останавливаясь, продвигалась вперед. Сувенир дергала меня за уши. Затем прямо на углу. Ох, это нужно было предвидеть. Но конечно. Несомненно. К этой неудаче можно было прикоснуться. Это невезение, как многослойный торт. Торт из шариков из дерьма. Он с мамой. Думает мальчик. Какая радость встретить их. Я только что закурила сигарету. Вся напряженная. Уже готовая. Я как бы знала, что это случится. Стеклянный шар. Ничего не помню. Я провидица. Утонченная синьора с ребенком. К счастью, не моя ровесница. Сдержанные манеры богатой, раздражительной дамы. Льняной костюм и блузка. Средний каблук. Укладка. Маттео пошел ко мне. Он хотел погладить обезьянку. Он меня мгновенно разоружил. Просто уничтожил. Мне хотелось поклониться ему. Я дрожала как лист. Лист, колеблемый ветерком. Та же дрожь в мышцах. И сердце. Какой гений. Он застыл в прыжке. Трамплин. Разбег и прыжок. В воду того возбуждения, от которого каменеют даже мои нервы. Женщина из бетона. Мужайся. Держись. Ничего, что выдало бы твою панику. Он и его мама были муравьями с зубами. Они искусали меня всю. Я заметила у них клыки. Жесткое нападение. Божья кара. Бог, почему ты всегда меня наказываешь. Что я тебе сделала. Ты знаешь, что я пытаюсь спастись, молясь стоя на коленях. Бичуй меня теперь. Чего еще нет в списке этого наказания? Я уже сошла с ума. Во все вмешиваюсь. Ты думаешь, мне это нужно? Ты хочешь крови? И это то, что ты пытаешься сообщить мне? Ты хочешь уничтожить мою безнравственность? Я все время думаю о прелюбодействе. Извращенка. Но я борюсь, чтобы не стать ей. А что делаешь ты? Удар в спину. Ставишь его передо мной. Ты говоришь мне, Анджелика, напрягаться невозможно. Это знак. Ты меня зондируешь. Хочешь узнать, до каких пор мне удастся отвергать его. Ты хочешь меня обесчестить. Но, быть может, это не ты. И виноват в этом дьявол. А ты сбежал от меня. А он прибежал, чтобы заменить тебя. Я во власти темных сил. Рога. Языки пламени. Добрый день, синьора. Эта шлюшка так назвала меня. Какой удар. Миленькая обезьянка. Вы взяли ее в лесу? Маттео, не позволяй ей лизать руки. Будь осторожен. Она говорила тоном благородной женщины, которая чистит горох. Я изучала ее кожу. Мысленно я сравнивала нас. Я была намного свежее. Ей должно было быть по крайней мере лет сорок. Я теряла сознание. Тело ее сына в двух шагах от меня. Я его укушу. Если ты не отойдешь назад, я в тебя вцеплюсь. Вдруг он мне улыбнулся. Так лукаво. Я не могла ошибиться. Этот проблеск, который имеет отношение к сексу. К тому, в чем я нуждалась. Конечно же, я ошибалась. Я предлагала себе настоящую подделку своего сна. Какое-нибудь извинение. Об этом я думала. А теперь убирайся. Извините. До следующего раза. До свидания. Давай поторопись. Я ускорила шаги. Я шла быстро. Я вошла в парк. Обезьяну я посадила на дерево. Стояла под ним, глядя перед собой. На лавочке сидели два пенсионера. Двое мужчин. Около их ног дворняжка. Они были печальны. Одиноки. Уставшие. Согнутые как книжки. Они были некрасивые. Страдающие. Умиротворенные. Неподвижные, как две мраморные плиты. И со мной это произойдет. И я стану такой. Уже я чувствовала себя очень старой. Я вся покрывалась морщинами, как только перед моими глазами появлялся Маттео. В мыслях. Я начала прыгать по траве. Довольная обезьянка бегала около меня. Я становилась девочкой. Детская радость. Счастье. Беззаботность. Глупость. Я легче, чем облачко. Я удерживала слезы. Я подходила к двум старичкам. Мои мышцы напряглись. Я смеялась вместо того, чтобы плакать. Я хотела, чтобы они лопнули от зависти.
В то время как я возвращалась после прыжков на траве. В то время, как я возвращалась с чувством отчаяния. Так и не заполненной пустоты. В то время, как я возвращалась, проклиная свои годы. В то время как я возвращалась, покончив со всем. С несколькими предпосылками. С моими попытками поговорить. С приличием. В то время как я возвращалась, он мешался у меня в ногах, ослабляя мое сопротивление. Маттео был среди них, наплевав на них. В то время как я возвращалась, мне хотелось иметь свою плоть. Мозги. Ум. В то время как я возвращалась, я увидела его. На стене. В магазине. Там, в глубине. Одет как Зорро. На боку шпага. Плащ из блестящего атласа. Очень широкие панталоны, которые могли вместить и меня. Одежда могущественного
С Сувенир я вошла в магазин. Продавщица была симпатичной. В блестящей зеленой майке. Мне она улыбнулась, когда я попросила завернуть ее. Это для моего сына. Я придумывала разные небылицы. Для него. Чтобы гордилась мама. Я дала ей целое представление. Ждет не дождется, когда сможет надеть ее. И автомат, пожалуйста. Также и это. Я должна была спешить. Предвосхитить то возвращение. Возвращение назойливого мужа. К дому я побежала. В мешок я засунула и обезьяну. Переходила на красный. На крыше не хватало только сирен. Я чувствовала себя девчонкой, которая купила самое лучшее в мире мороженое. Вернувшись домой, я полностью разделась. Поспешно натянула ее. Разорвала зубами. Как я страстно желала этого момента. Я Зорро. Из окна я видела двоих детей. Я были в доме напротив. Они склонились над своими заданиями. Я видела их лица и часть их тела. Несомненно, рядом с их тетрадками лежали молочные оладышки. Спесивые родители их баловали. Они ничем не отличались от тех детей, которым я завидовала в детстве. У которых была своя комнатка и душистая перина на кровати. Окружены лаской. Уверенность. Никаких вшей. Я вышла, чтобы стрелять в них из автомата. Я вышла на террасу и выстрелила несколько раз. Сначала они меня не видели. Потом бросились на пол. Как мне понравилось, что они перепугались. Я приведу их в ужас. Я чудовище. Если захочу, у меня будет две головы. У меня вырастет еще одна, если я захочу. Я бесчеловечна. Я не настоящая. Мне тридцать лет. Я развлекаюсь. Я не печалюсь. Я играю с вами. Берите оружие. Я маленькая девочка. Мне только десять лет. Мне всегда будет десять лет. Смелее. Поразите меня. Я продолжала поражать себя. Всякий раз, как я нажимала на курок, я стреляла в свой возраст. Я уже убила семнадцать лет. Стала ровесницей Маттео. Без всего отравляющего меня прошлого. Я перебегала справа налево. На другую сторону. Я стала прицеливаться, стоя на коленях. Я знаю, вы там. Без прикрытия. Я выпустила пар. Трусы. Я вернулась со слезами на глазах. По моим щекам текли слезы. Какая отвратительная нежность.
До возвращения Джанмария я ничего другого не делала. Только курила сигареты. Одну за другой. Сидя на шкафу. Ища его голос. Голос того мальчика, который так осветил ад, что я его лучше увидела. На этот раз свет не прервал моего кошмара. Осветив, он его расширил. И пока я курила, мне не за что было зацепиться. И пока я вдыхала дым, я думала о том, чем занималась всегда. Курить. Это я начала у тети. На четвертый день. На четвертый день жизни у нее. Через четыре дня, как меня бросили. Я постоянно прикуривала их. Сигареты, купленные в табачной лавке внизу. У женщины с одним глазом. Другой закрыт повязкой. Я ходила их курить в яму на соседнем поле. Своеобразная, очень длинная могила. Я забиралась туда внутрь и с удовольствием затягивалась. Когда приходили другие дети, я испытывала стыд. Я боялась, что они узнают, что я одна из тех печальных девочек. Без мамы. Без папы. С тетушкой, искалеченной склерозом. Я боялась, что они подумают, что я тут курю, потому что я одна. Бедняжка. Они называли меня курилкой. Я с ними не играла. Я отворачивалась от них. Иногда они ударяли меня саблей по голове и убегали. Они кричали, убьем курилку. Я остерегалась догонять их. Смеяться. Я видела их в прекрасных комнатках. Современные игрушки. Около печки мать блондинка. Объятия. Когда я возвращалась в очень темном лифте, они стояли у меня перед глазами. От меня пахло табаком. Я садилась к столу. Ела, опустив голову. Мне казалось, что я на постоялом дворе у чудовищ. После еды тетя разбирала свой рот. Вынимала зубной протез, обсасывая его. И у румынки это вызывало отвращение, но она терпела это хотя бы из-за денег. Не было никогда никакой радости. Веера, которым можно было бы разогнать эту мрачную атмосферу. Первые дни там были для меня ужасающими. Полная безутешность. Я начала мастурбировать. Я занималась этим каждый вечер, прежде чем заснуть. По углам занавеси я ставила туфли. Чтобы она не двигалась. Чтобы румынка меня не увидела. Я гладила себя, чтобы ощутить нежность. Легкий оргазм в конце. Восторг тела в одиноком детстве. Я отрывала куклам головы. Я отрезала шеи бритвой. Я хотела, чтобы они походили на меня. Сердце, удаленное от собственной головы. Тот кошмар. Постепенно я удалилась от всего. Я даже не знала, где я. Я знала только то, что выросла. Что я не умру.
Я не умерла в тот вечер, накрывая на стол. Я не умерла, целуя Джанмария. Я не умерла, подавая ему в тарелке его тысячный суп. Я не умерла, сидя рядом с ним и смотря телераспродажи. Я не умерла, раздвигая ноги. Я не умерла, впуская в себя его член. Я не умерла, так и не заснув около него. Я не умерла, забираясь на шкаф. Я не умерла, еще раз возжелав Маттео. Я не умерла, слушая тишину. Я не умерла, так как страдание бессмертно.
Где мои туфли. Куда я их сунула. Я оставила их на этом месте. Я пыталась успокоить ее. Она унесла их, но не помнит этого. Безусловно, это сделала проклятая обезьяна. В документальном фильме я видела, что они едят все. Сжав кулаки, она прижала их к бокам. Боксер, подготовившийся нанести удар справа. Если я ее схвачу, то задушу. Она бродила по комнатам как одержимая. Под футболкой колыхались ее груди. Сувенир спряталась в стиральной машине. Я видела ее мордочку. В иллюминаторе. Вытаращенные, как у психопатки, глаза. Когда приходила мать Джанмария, она пряталась в стиральной машине. Пряталась там, внутри. Пока она ворчала, ругаясь, я вышла на террасу. Проверяла, там ли она. Возвращалась. Опять выходила. Как на карусели. Она очень быстро крутилась. Все окружающее поплыло у меня перед глазами. У меня кружилась голова. Я видела, как эта женщина дымилась от бешенства. Я не могла переносить ее. Удерживало меня другое. Повисшее в воздухе лицо. Оно поднималось от земли, занимая свое место. Передо мной. На той высоте, чтобы я смогла его взять. Приклеиться ртом к его губам. Если бы у меня были крылья, мне бы удалось добраться до него. Если бы я была птицей, то смогла бы подлететь к нему. Я бы летала по небу, чтобы схватить его. Анджелика, прекрати это раз и навсегда. Ты должна слушать меня. Что ты делаешь. Почему все время выходишь. Ты должна найти их. Я бы сказала ей, что придурочная. Я все их уничтожила. Оставь меня в покое. У меня кончилось терпение и нет сил переносить тебя. Она настаивала, ложись. Ты должна постелить простыни. Накрой углы. Хорошенько посмотри и запомни раз и навсегда. Как ей нравилось это «раз и навсегда». Раз и навсегда. Теперь тебе лучше. Ты должна прекратить витать в облаках. И со мной такое случалось, когда я была молодой. Сдавали нервы. С женщинами такое случается. Анджелика, раз и навсегда прекрати. Тебе нужно послушать меня. Что ты делаешь. Почему все время выходишь. Висящее в воздухе лицо. Оно поднималось с земли, занимая свое место. Передо мной. На той высоте, чтобы я смогла его схватить. Приклеиться ртом к его губам. Если бы у меня были крылья, мне удалось добраться до него. Если бы я была птицей, то смогла бы подлететь к нему. Я бы летала по небу, чтобы схватить его. Какое глупое это животное. Это она говорила о моей обезьяне. Она бы выбросила ее из окна. Ты не понимаешь, но на этой зверушке полно насекомых. Она считала, что из шерсти Сувенир может выползти все. Даже тараканы. Ты знаешь, я видела документальный фильм, в котором у животных, как это, около глаз были волдыри? Они вдруг трескались, и из них выходили тараканы. Она даже в перчатках не погладила бы обезьяну. По крайней мере сажай ее в клетку, когда я здесь. Ты знаешь, что я ее не переношу. У меня она вызывает отвращение. За час до этого я вымыла ее в умывальнике. Чтобы для свекрови она поприличнее выглядела. Она была такой маленькой и хрупкой. Такой беззащитной и нуждающейся в любви. Никаких проступков. Никаких. Я чувствовала, что несу за нее ответственность. Я чувствовала, что у меня есть желание защищать ее. Я чувствовала, что смогла бы сделать для нее все. Даже побить ее. Даже изнасиловать ее гигантским бананом. Поколотить ее. Обстричь ее шерсть машинкой. Утопить ее в туалете. Разрезать ее пополам электропилой. Я могла бы сделать это. Другому. Тому, кто смог бы спасти ее. Кто никогда не плакал бы. Как бы мне удалось защищаться. Я об этом думала. Я ее сжала. Мокрую. Прильнувшую к моей груди. Я думала о ней. О той, какой я была. Я ей сказала. Ты больше не должна страдать. Больше никто не сможет ранить тебя. А вот меня постоянно ранило лежащее на женщине проклятие. Плетка. Она била меня по спине и беспрерывно кричала. Хорошенько смотри и раз и навсегда запомни, как застилают постель. Ты не понимаешь, для того чтобы хорошо спать, на простынях не должно быть ни одной складочки. Посмотри, какие у тебя под глазами синяки. И у моего сына они появились. Он похож на зомби. Потом рубашки. Но ты можешь понять, что он работает у адвоката? Этот адвокат считает, что его секретарь должен выглядеть элегантно. Анджелика, прекрати раз и навсегда. Ты должна слушать меня. Что ты делаешь. Почему все время выходишь. Висящее в воздухе лицо. Оно поднималось с земли, занимая свое место. Передо мной. На той высоте, чтобы я смогла бы его схватить. Приклеиться ртом к его губам. Если бы у меня были крылья, мне бы удалось добраться до него. Если бы я была птицей, я бы смогла подлететь к нему. Я бы летала по небу, чтобы схватить его. Клади на диван покрывало, когда на него забирается эта зверина. Посмотри, сколько шерсти. Там есть и тараканы. Почему ты не подрежешь волосы. Ты похожа на цыганку. Время от времени она говорила мне, что я похожа на цыганку. Она все видела в документальных фильмах. Я видела документальный фильм, где были цыгане и одна цыганка была похожа на тебя. Я рассмеялась. Я смотрела на нее и смеялась. Я смотрела на нее и отколотила бы ее палкой.
Я следила за ступеньками. Я принялась за это, как только она повернулась ко мне задом. Закрыв глаза, я мечтала об этом моменте. Она попрощалась. Я иду на службу, Анджелика. Да катись ты, куда хочешь. Открывается замок. Закрывается занавес. Название спектакля «Освобождение Анджелики». Аплодисменты. Я рванулась к двери. Прильнула к глазку. Может быть, он пройдет. Автоматически во мне заговорил инстинкт. Я громко ругала себя. Не делай этого. Послушайся. Давай, сделай это. Забыла. Чтобы отвлечься, я пошла покраситься. Я хотела изменить свое лицо. Изменить свои черты. Чтобы меня не узнали. Стать чужой. Забыть себя хотя бы на секунду. Хирургическая операция без ланцета. Я намазала густой слой очень светлого тонального крема. В стратегических точках я перебарщивала контурным карандашом. Время от времени я прерывалась. В ванную я принесла огромную бутылку. Я изящно, как из кубка, отхлебывала из нее. Я громко включила музыку. Современную. Восточный халат спереди распахнут. На мне только сексуальные трусики. Крошечные. Из кружева. Мои ягодицы извивались. Я повторяла, что я большая вульва. Огромнейшая вульва. Когда я произносила это, мой взгляд становился все более напряженным. Я смыкала губы. Откидывала назад голову. Какая я вульва. Я вытащила наружу свои груди. И вновь принялась контурным карандашом уничтожать свое лицо. Сувенир в умывальнике играла с пеной для бритья. Нажимала на разбрызгиватель, и она падала на пол. Возбужденная своим открытием, обезьянка вскрикивала. Бегала по ванне, измазав ее. Прыгала по полу с баллончиком. И невозмутимо продолжала. Я и не думала останавливать ее. Я была слишком увлечена. Грязная шлюха, какая ты большая вульва. Действительно, громадная вульва. Я повторяла это каждый раз, когда чувствовала, что Маттео пришел ко мне. Чтобы очаровать меня. Я это говорила, чтобы подтолкнуть его. Чтобы хотя бы на секунду выбросить его из своей головы. Я действительно вульва. Большая вульва. Я спрятала брови, наложив толстый слой тонального крема и пудры. Занялась своим носом. Всем. Я превратила свое лицо в гипсовую статую. Очень белую статую. Казалось, что лицо приставлено к телу другой женщины. Как это произошло, когда я была маленькой, из-за лампы для загара с моей матерью.