Революційна доба в Україні (1917–1920 роки): логіка пізнання, історичні постаті, ключові епізоди
Шрифт:
Такими ж органічно поєднаними, по суті «сплавленими» за об’єктивного підходу виглядають національні й соціальні тенденції розвитку української нації, всі її здобутки і втрати. Адже це логічне продовження того результату, який об’єктивно породила революційна доба уже майже столітньої давнини.
Не випадково тенденції останніх років до етноідеологізації вітчизняної історії, поділу її на «свою» — гарну і «чужу» — погану викликають хоч і не масові поки-що, однак дуже слушні й переконливі заперечення з боку найбільш фахово підготовлених, досвідчених незаангажованих, об’єктивних, сумлінних, чесних дослідників1170. В їх високоморальній, патріотичній позиції — прагнення не лише протистояти ненауковим тенденціям, а й щире бажання подолати панівні на сьогодні настрої безвиході, національної апатії й сорому, зробити внесок вчених-істориків у те, щоб Україна, як успішна
Теоретические обоснования украинских проектов трансформации российского централизованного государства в федеративную демократическую республику и революционная практика 1917–1922 гг. [20]
Хорошо известно, насколько тесно, неразрывно переплетены российская и украинская истории, судьбы двух славянских, близких народов. Не удивительно поэтому, что в украинской среде, в сознании критически мыслящих личностей на определенных этапах развития рождались соображения, выстраивались планы, касавшиеся перспективы государственности обоих субъектов, особенно тогда, когда в силу различных причин их взаимоотношения представлялись далекими от оптимальных, объективно требующими корректировки, подчас весьма существенной.
20
Статья представляет собой обработанную стенограмму доклада на международной научной конференции «Основные этапы развития российской государственности. Центр и периферия. Х — ХХI вв.», Москва, 30–31 октября 2008 г. Опубликована в Научном вестнике «Гілея» (К., 2008. Вып. 17. — С. 4–25).
Непростой, достаточно противоречивый процесс налаживания совместной жизни после Переяславской Рады 1654 г. выявил две главные разновекторные тенденции.
Постепенно ощутив уже в Речи Посполитой, а потом и все более осознавая себя некой иной общностью («мы не поляки, не русские, не татары, не турки» и т. д., мы другие, отличающиеся самим естеством») после революции под руководством Б. Хмельницкого и заключения договора с Москвой украинцы получили возможность не просто сохранить свою этническую природу, но и обрели достаточно надежную перспективу, даже гарантию для ее упрочения, развития, формирования полноценного национального организма. Важно, что эта тенденция не могла не приниматься в расчет в будущем как один из решающих исторических аргументов.
Однако, встав на путь инкорпорации Украины (практика для того времени не то чтобы оправдываемая, но общераспространенная, и в этом смысле вряд ли безоговорочно порицаемая), Российская империя, точнее ее правители, перманентно стремились к сужению, а затем и искоренению национального начала, самобытного естества украинцев.
Конечно, они больше не испытывали тревоги за свое физическое выживание (как в предыдущий исторический период). Их не стремились низвести на какоето второстепенное положение, сознательно ограничивать рост продуктивных сил, вводить неэквивалентный обмен, практиковать непропорциональную оплату труда, иную дискриминацию по национальному признаку и т. д. Расхожий тезис о колониальной зависимости Украины — это, скорее — гипербола, публицистический прием, который — содержательно не подтверждается при скольконибудь объективном сравнении положения Украины в составе Российской империи и взаимоотношений классических колоний и метрополий. Не случайно, к началу ХХ века в экономическом отношении Украина была одним из наиболее развитых регионов России со сравнительно высоким уровнем жизни1171.
Проблемы возникали несколько в иной сфере и оформлялись совершенно иначе.
Как всегда, весьма проницательно сформулировал свой взгляд и на менталитет украинцев и возможные связанные с ним российско-украинские коллизии Петр I. В одной из своих речей в Сенате он сказал: «Сей малороссийский народ и зело умен, и зело лукав: он, яко пчела любодельна, дает российскому государству и лучший мед умственный, и лучший воск для свещи российского просвещения, но у него есть и жало. Доколе россияне будут любить и уважать его, не посягая на свободу и язык, дотоле он будет волом подъяремным и светочью российского царства: но коль скоро посягнут на его свободу и язык, то из него вырастут драконовы зубы, и российское царство останется не в авантаже»1172.
Однако, именно при Петре I, стремясь, очевидно, несколько приглушить самобытность украинцев, начались осуществляться расчетливые акции. В частности, царским указом 1720 г. в
Предоставленные в начале ХХ в. некоторые послабления украинцам в языковой сфере после потрясений 1905–1907 гг. были отменены. Так правительство П. Столыпина не пошло на реализацию инициативы депутатов Государственной Думы о введении украинского языка в программу начального обучения в школах. Повсеместно закрывались «Просвіти», одной из целей которых являлась популяризация родного языка, всячески преследовалась национальная печать1174.
Перманентные усилия, направленные на ухудшение социально-политического статуса украинского народа, ущемление его прав, свобод (конечно же, притеснения не ограничивались только языковой сферой, которая при всей своей важности еще и наиболее наглядно, убедительно проясняет картину), имели своим прямым следствием не затухание (на что рассчитывали проводники централизаторской политики), а усиление этнического самосознания и рост национальной оппозиционности1175.
Означенное не позволяет солидаризироваться с точкой зрения тех российских исследователей, которые считают акции против украинского языка лишь «ситуативными» приемами, а в некоторых эпатирующих и труднообъяснимых высказываниях высоких правительственных чиновников усматривают лишь излишне эмоции1176. Весьма противоречивым и неубедительным выглядит стремление доказать, будто бы «жесткого русификаторства в Российской империи практически не было, несмотря на известного рода указы и циркуляры». «Сами пространства связали унификаторское рвение. К тому же вошедшее в традицию головотяпство заметно смягчало политику такого рода. Все зависело от конкретного чиновника: один блюдет инструкцию слишком рьяно; другой, наоборот, взирает на мир философски. В итоге от первоначальных предписаний мало что остается»1177.
Очевидно ближе к истине позиция тех историков, которые квалифицируют культурно-языковую ассимиляцию в контексте мер по административному и правовому объединению и упрочению централизованного государства, «направленных на обновление России, включавших и продвижение русского языка как государственного и linqua franca (языка общения. — В. С.)»1178.
Более того, настойчиво и подчеркнуто именуемых «малороссами» украинцев вполне официально (в том числе и на основе достаточно распространенных, широко популяризируемых исторических концепций) считали лишь ветвью российского народа, а еще точнее — русской нации. Практически единственное отличие этой «этнографической ветви единого русского племени» от цельного, «основного» национального массива усматривалось разве что в обиходном диалекте. Последний часто трактовался только ухудшенным польскими влияниями и наслоениями русским языком.
Как пытались убедить себя и украинцев (а может быть — только последних) идеологи централизма, ассимиляторства, великодержавничества (последнего термина по большинству в упомянутых и иных публикациях всячески стараются избегать, концентрируя внимание лишь на проявлениях местного национализма, в очередной раз прибегая к давно разоблаченным Н. Скрыпником приемам «двойной бухгалтерии» в национальном вопросе1179), не будь упомянутого, в общем-то, совсем несущественного различия, не было бы проблем украинско-российских взаимоотношений, тем более — противоречий. А случись, что последние почему-то все же возникли бы, их можно без особого труда преодолеть — настолько сильны, глубинны, фундаментальны исторические корни естественного единства непосредственных наследников Киевской Руси. Однако при этом ощущалась (отчасти интуитивно угадывалась) потребность в специальной, неусыпной заботе об обеспечении любыми средствами нерасторжимого, единокровного родства, волевых методах этнонациональной интеграции. Потому-то апологеты великодержавничества и централизма стремились в тесных «братских» объятиях всячески «выдавить» любые намеки на отличия украинцев от русских, вытравить из них самобытный этнический дух.