Революционная сага
Шрифт:
— Много проблем, бед… Бывают возмутительные случаи. Например, если раньше раненые красноармейцы говорили, что до свадьбы заживет, то теперь все, даже тяжелораненые утверждают, что заживет до победы мировой революции. А вот ты веришь в возможность мировой революции?
— Да нет, все же надеюсь, что все обойдется.
Прошло несколько секунд, пока Клим все же понял, что именно сказал Аристархов. Открыл, было, рот, дабы выразить возмущение словами бывшего комбата. Но не успел.
— Нам повестка пришла. —
И допил чай.
Лицо Клима мгновенно стало грустным:
— Ну как же так! — пробормотал он. — Я же верой и правдой.
— Вот, наверное, и хотят тебя отметить. Собирайся, давай. Времени нет совсем.
Действительно, Клим начал одеваться. Делал это сумбурно. Натянул ботинки, потом решил, что неплохо бы переодеть штаны. Разулся. Затем вспомнил про недопитый чай. После снова начал обуваться, но поскольку так и не переоделся, опять разулся.
— Это все из-за того боя, наверное… — шептал он под нос.
— Наверняка. — согласился Евгений.
— Ну ничего, я прямо там и скажу, что я не с тобой!
— Без меня тебя просто не пропустят. Повестка-то у меня…
Наконец, Клим оделся, натянул фуражку.
Спросил у Аристархова серьезно:
— А ты как думаешь, что будет?
— Думаю, ничего смертельного. По крайней мере — в этот раз.
Евгений действительно считал так. На то были весомые причины. Его успокоило то, что на допрос его вызвали посыльным, да еще и попросили заскочить к Чугункину.
А посыльного Евгений мог бы свалить одним ударом.
С иной стороны — это могла быть и хитрость. Даже если бы Аристархова пришло арестовывать пятеро, он бы перестрелял их как щенят, для пущего драматизма вышел бы в окно, и, может, через недельки две был бы у Деникина или Колчака.
Не то чтоб туда сильно хотелось, но сидеть в тюрьме ЧК хотелось еще меньше.
В парадном у входа стоял часовой вида чересчур классического: в шинели до пят, папахе и при винтовке с примкнутым штыком.
Евгений бы вероятно проскочил сам: он просто напустил на себя вид занятой, солдату только кивнул. И шел так, словно ходил в это здание ежедневно. Он уже почти прошел часового, но все испортил Клим: он на что-то засмотрелся, наступил на грязь и поскользнулся. Падая, схватился за винтовку часового. Часовой хоть и не стал подымать тревогу, но словно очнулся, выдрал из рук Клима винтовку, взял ее на изготовку.
— Ваши документы! Вы куда?
Обращался он больше к Климу, потому как Евгений уже открывал дверь. Но Аристархову пришлось вернуться.
— Вольно, рядовой. — обратился он к часовому. — все в порядке. Мы по повестке.
— К кому?
— Да мы сами не знаем. — признался Евгений. — В повестке нет фамилии. Только кабинет. Если я не ошибаюсь — девяносто шесть.
Часовой стал еще суровей, но дорогу освободил безусловно:
— Проходите. Вам на самый верх, на чердак.
Последний кабинет на третьем этаже имел номер тридцать семь. Единственный кабинет на чердаке действительно шел под цифрой девяносто шесть.
Какими соображениями был обусловлен этот скачок — оставалось непонятным. Может, это было вызвано конспирацией, необходимостью забить кому-то баки. Возможно, отсутствующие кабинеты все же имелись, положим, где-то под землей — об этом здании во все времена ходили слухи нехорошие.
У двери Аристархов и Чугункин остановились, долго не решали что делать. Хорошо, если бы если бы возле кабинета имелись лавочки, а на них восседала очередь. Тогда можно было бы спросить: кто крайний, и ждать своего череда в установленном порядке.
А здесь — чердак, совершенно неуместная на нем дверь. Что делать: войти без стука? Это невежливо. Постучаться? А вдруг за дверью только новый коридор.
Но без всякого стука из-за двери послышалось.
— Ну входите же! Долго там будете стоять еще?
В кабинете за столом сидел мужчина вида усталого, одетый в штатский костюм. Перед ним лежали кипы бумаги. Стоял полевой аппарат знакомой Аристархову модели «Эриксон».
Евгений попытался протянуть лист с повесткой, но это было совершенно лишним.
— Я так понимаю, — начал владелец высокого кабинета, не глядя на поданную бумагу, — что сейчас вижу комбата Аристархова и комиссара Чугункина.
— Так точно товарищ… — браво начал Аристархов и осекся. — Товарищ?.. Э-э-э?..
— Давайте обойдемся без имен.
Обошлось без обычных в таких случаях ритуалов по перекладыванию бумаги. Сидящий за столом сказал:
— В сентябре этого года батальон под вашей командой имел боевое столкновение с бандой некого Костылева.
Он не спрашивал. Факт этот был владельцу кабинета известен наверняка. Впрочем, Аристархов отлично понимал, что если его вызывают с Чугункиным, то говорить будут о том самом бое…
— Напомните, какие потери были в батальоне? — спросил хозяин кабинета, хотя по лицу было ясно — такой ничего не забывает. Даже не надейтесь.
— Двадцать три убитых во время боя, один скончался в тот же день, тринадцать раненых.
— А каковы потери были бандитской группы?
— Один пленный. — был дан отрепетированный ответ.
— Не желаете ли чего добавить к своим показаниям? — продолжал опрос сидящий за столом.
Аристархова это насторожило и обрадовало одновременно: до сего момента ему предлагали не просто дополнить, а переписать наново. С иной стоны, его рапорт еще никто до сих пор не называл показаниями.