Революционный террор в России, 1894— 1917
Шрифт:
Большевики предприняли несколько попыток сорвать правительственную военную мобилизацию, для чего они подкладывали взрывчатку на железные дороги(61). Они также прибегали к индивидуальным терактам с целью помешать подготовке к голосованию в Думу, которую социал-демократы решили бойкотировать. Считая введение в России парламентского порядка не более чем полумерой и одновременно угрозой для революции, большевики в дополнение к широкомасштабной агитации против Думы мешали выборам активными действиями, организуя вооруженные нападения на избирательные участки с конфискацией и уничтожением официальных сводок результатов голосования на местах(62). Эти акции, а также вооруженные захваты типографий и издательств с целью размножения революционных листовок и газет(63) могут, вероятно, считаться частью борьбы масс. Другие же проявления
Некоторые большевистские выступления, которые поначалу могли быть частью революционной борьбы пролетариата, на практике быстро превращались в индивидуальные акты насилия. Нелегальная доставка в Россию оружия и производство взрывчатки — действия, предпринимаемые, по заверениям партии, исключительно в целях подготовки массовых восстаний(65), — на деле способствовали проведению индивидуальных терактов. Примеры этому можно видеть даже в центральных партийных организациях. В С.-Петербурге Леонид Красин (Никитич), член ЦК и глава его Боевой технической группы, главный организатор всех основных боевых действий большевиков в это время, один из ближайших соратников Ленина («единственный большевик, с мнением которого Ленин считался»)(66), лично участвовал в изготовлении бомб для террористических актов(64). За границей Максим Литвинов (Меер Баллах), один из наиболее активных деятелей ленинской фракции, занимался контрабандой оружия товарищам на Кавказ, где, как он прекрасно знал, оно использовалось почти исключительно в целях террористической деятельности(68).
В то время большевики не слишком скрывали от общества свои террористические действия. Однако же они были ответственны и за несколько политических убийств, совершенных по различным причинам в такой тайне, что сейчас трудно установить все факты или даже доказать их прямое участие в этих актах. Яркий пример — убийство в 1907 году знаменитого поэта и общественного деятеля князя Ильи Чавчавадзе, вероятно, наиболее популярной национальной фигуры в Грузии начала XX века и в глазах многих — «отца Грузии и ее пророка»(69). В этом регионе велась ожесточенная борьба между двумя лагерями: социал-демократами, возглавляемыми большевиком Филиппом Махарадзе, и национальными демократами под руководством «великого Ильи» Чавчавадзе(40). Чавчавадзе подрывал позиции большевиков своей открытой критикой программы социал-демократов, но главное было то, что его огромная популярность привлекала людей, особенно крестьян, к делу национальных демократов и уводила их от радикального социализма. Когда клеветническая кампания против Чавчавадзе на страницах местной большевистской газеты «Могзаури» («Путешественник») не удалась, комитет социал-демократов вынес ему смертный приговор(71).
30 августа 1907 года несколько темных личностей напали на Чавчавадзе и зверски убили его около деревни Цицамури. Хотя все подозревали в то время, что в этом убийстве повинны социал-демократы, местные лидеры большевиков, опасаясь возмездия оплакивавшего своего героя народа и в то же время желая перенести вину на «наемников царской тайной полиции», якобы убивших Чавчавадзе за его антирусскую позицию, категорически отрицали какую бы то ни было свою связь с этим убийством(72). В то же время несколько человек, замешанных в деле, даже не пытались скрыть свою роль; один социал-демократ публично хвастал: «Я… боевой революционер и член партии, убил Илью Чавчавадзе… как собаку, правой рукой»(73). Изучение местных источников не оставляет сомнений в том, что за убийством замечательного поэта стояли большевики. К тому же есть веские основания считать, что одним из убийц мог быть Серго Орджоникидзе, ставший позднее крупным советским партийным деятелем(74).
Таким образом, террористические акты стали нормой не только для рядовых, но и для самых видных деятелей партии, которые, не задумываясь, отдавали приказы об убийствах, когда считали их целесообразными. По крайней мере в одном случае большевики убили изменника на основании прямого приказа Красина(75). Более того, большевистские лидеры видели в убийстве средство разрешения проблем в их собственном кругу. Когда В.К. Таратуту (Виктора), одно время
Для большевиков терроризм оказался эффективным и часто используемым на разных уровнях революционной иерархии инструментом. Как и для многих эсеров, чьи террористические действия Ленин справедливо называл серией единоличных актов(77), террористическая деятельность большевиков в большей части имела мало общего с идеологическими принципами и целями партии. Большевистский террор стал просто еще одним полезным орудием в арсенале, используемым отдельными радикалами и целыми группами, так как в революционной борьбе все средства казались хороши. Как выясняется, большевики имели достаточно оснований утверждать, что они «не остановятся ни перед чем»(78).
С самого начала меньшевики последовательно отвергали терроризм как метод политической борьбы, по край-ней мере на центральном партийном уровне. В отличие от Ленина, который пытался подвести под далеко не научные практические действия основательную теоретическую базу, такие видные меньшевики, как Павел Аксельрод, Федор Дан и Юлий Мартов, никогда не позволяли прагматическим соображениям изменить их принципиальное мнение о вреде индивидуальных актов насилия. Мартов был особенно ярым противником терроризма и прилагал все усилия, чтобы удержать социал-демократов от политических убийств и экспроприации, неоднократно и недвусмысленно демонстрируя свое неприятие террористических нападений(79).
Это не означало, однако, что меньшевики не учитывали значения крупных террористических актов как средства повышения политического престижа революционной организации. Понимая, как много выиграла ПСР после убийства Сипягина, «Искра» посвятила много страниц тому, чтобы доказать, что Балмашев действовал независимо от Боевой организации, которая незаконно присвоила связанную с этим честь(80). Меньшевики также признавали пользу политических убийств для общих революционных целей. Многие активисты фракции вместе со всеми радикалами праздновали успешное убийство Сипягина и особенно смерть ненавистного Плеве, видя их важное значение в общей борьбе с силами реакции(81).
Считая, что террористы заблуждаются в своем убеждении о совместимости террора с марксизмом, лидеры меньшевиков отнюдь не видели в боевиках врагов революции и во многих случаях высказывали свое восхищение такими последовательными сторонниками терроризма, как «героический Григорий Андреевич Гершуни»(82). Более того, после многочисленных убийств государственных и военных деятелей после 1905 года ортодоксальные марксисты оправдывали террористов и публично заявляли о полной ответственности правительства за кровопролития в России(83).
Некоторые меньшевики не были так тверды в своей антитеррористической политике, как большинство их лидеров. Хотя принято считать, что, в отличие от Ленина, Плеханов отрицал терроризм «в принципе»(84), на самом деле и он иногда колебался. Может быть, отдавая должное идеалам своей юности, он переживал искушения признать эффективность террористических методов, но ему противостояла твердая позиция Мартова(85). Вынужденный осудить террористическую деятельность, Плеханов утверждал: «Каждый социал-демократ должен быть террористом а-ля Робеспьер. Мы не станем, подобно социалистам-революционерам, стрелять теперь в царя и его прислужников, но после победы мы воздвигнем для них и многих других гильотину на Казанской площади»(86). Даже такие последовательные противники терроризма, как Засулич и Мартов, высказывали мнение, что в некоторых исключительных случаях «террор как акт возмездия неизбежен»(87). Описывая революционеров, готовых «сразить одного из вражеских лидеров точно нацеленным ударом», Мартов также утверждал, что, в отличие от «вооруженных банд царских слуг», которые не останавливались ни перед жестокостью, ни перед бесчестием, лишь бы подавить революционное движение, «революционные борцы честно соблюдали законы войны»(88). Другой известный меньшевик, Владимир Копельницкий, открыто поддерживал партизанские действия, и этим дал своим товарищам повод заподозрить его в скрытом большевизме(89).