Революция чувств
Шрифт:
– Господи, я устала, я ощущаю себя, как загнанное животное, – хриплым от слез голосом сказала она Вику. Пес понимающе завилял хвостом.
– Я не чувствую рук и ног, я не чувствую себя, своего тела, души. Ты мне веришь?
Пес верил, он лизал любимой Женьке руки и глаза, плечи и острые коленки. Он готов зализать ее всю так нежно, как умел, только бы она пришла в себя и не плакала. Время шло, а собачьи нежности не действовали. Темнота не пугала, наоборот, железная леди могла позволить себе заплакать здесь и сейчас. Два года назад после очередной неудачной попытки стать матерью Женька дала себе слово больше никогда не плакать. Тогда ей показалось, что слез больше не осталось, они до
Вдалеке замаячил огонек. Господи, что за маньяк бродит ночью по подъезду, испугалась Комисар, но только вспомнила, какая собачка находилась с ней рядом, успокоилась. «Пусть идет самый страшный, и коварный маньяк, – рассуждала про себя Женька, – Вик непременно ему яйца откусит». Неуспела она дать волю женскому воображению, вытереть слезы с лица, как пожалела о сказанном, перед ней в семейных трусах и свитере возник образ супруга, его мужскому достоинству Женька зла не желала, точно. На лестничной клетке стало светло, Сашка Громов забинтованной рукой уверенно держал огрызок свечи. Свечи Вик грыз с детства. Повзрослев, он не избавился от пагубной привычки. Удивительно, что этот обрубок воска в руках Александра уцелел.
– Ты что, дорогу домой забыла?
– Грубишь, Громов? – вопросом на вопрос ответила Женька мужу.
– Вставай, пошли домой, горе мое, смотрел сегодня твою программу, скажу откровенно – дерьмо, – он протянул ей руку. – Вот скажи мне, Комисар, ты себя уважаешь?
– Второй оригинальный вопрос за одину минуту, не много ли? – поинтересовалась Женька у мужа, который, освещая огарком свечи дорогу, вел ее под руку домой, на последний, родной, девятый этаж.
– Не уважаешь ты, мать, ни себя, ни зрителей. То Карташкин у тебя – герой, то…
– Геморрой, – помогла закончить фразу спутнику жизни Женька. Начавшийся разговор ей крайне неприятен, поэтому она решила кардинально сменить тему для обсуждения и поинтересовалась у мужа, почему рука перебинтована.
– А ты это у своей любимой собачки спроси, – саркастическим тоном посоветовал жене Александр Громов. В темноте собачку не слышно, а тем более, не видно, она покорно плелась сзади супружеской пары, понимая, сейчас придут домой и доброй покладистой собачонке косточки перемоют. Так и случилось. Они пришли, перевели дух и начали ругаться.
– Ты что, его не покормил? – нащупав в темноте пустую собачью миску, поинтересовалась Женька.
– Я вижу, ты ничего не поняла. Вик меня сегодня за руку укусил, меня хотели госпитализировать, так я отказался.
– Что? – не дослушав до конца мужа, выкрикнула Женька. – Не может быть! Значит,
«Она назвала меня по имени, значит, способна еще пожалеть мужа», – подумал Александр Громов. Привычка называть друг друга по фамилии укоренилась в их семейной жизни. Друзья перестали удивляться, мотивируя это обстоятельство исключительно незаурядностью их творческих натур.
– Ко мне пришла натурщица, в перерыве я решил сварить кофе, а зверь вырвался на свободу и пытался изнасиловать девушку. Ты представляешь, она расскажет подругам о том, что здесь сегодня произошло! И никто, слышишь, никто не придет ко мне в мастерскую, – эмоциональней обычного поведал супруг строгой Женьке главное событие пережитого им дня.
– Что на нее Вик прыгнул, я понимаю, а почему он тебя укусил? – в голосе прекрасной половины Александр Громов уловил нотки недоверия.
– Я стукнул его сковородкой по морде, – лучше бы Громов этого не говорил, а воспользовался старым проверенным способом мужчин всех времен и народов – ложью во спасение.
– Ты, в своем уме, бить бойцовую собаку? Хорошо, что все так закончилось.
– Не закончилось! – закричал на жену укушенный собственной собакой художник, – ты вырастила монстра. Викуша, Викуша. Он и тебя когда-нибудь сожрет, не побрезгует. Ты помнишь, как он прошлой зимой у нашего соседа, председателя Ленинской районной администрации, с головы пыжиковую шапку снял. Сколько неприятностей! Ты его защищала. А он на человека напал, мне руку прокусил. Твое воспитание, ты во всем виновата!
– Я! Вот, значит, как ты ко мне относишься. Я для тебя кто, Громов? Программа моя дерьмо, воспитываю собаку я неправильно, хозяйка плохая…Может, тогда скажешь, кто я?
Огарок свечи безвозвратно погас, унося в темноту слабую надежду на примерение супружеской пары. В кромешной темноте Громов и Комисар ругались злее и ожесточеннее, чем прежде. Применяя, по мнению их домашнего теперь уже не любимца, самые неласковые слова.
Вик плотно прижал купированные уши к голове, перебирая в памяти прелести натурщицы, он вдруг отчетливо осознал собачьим умишком, что беда в их дом сегодня пришла не в образе злобной четвероногой собаки, а в виде обнаженной коварной фигуры Машеньки, которая оказалась круглой дурой – Люсей.
С появлением света по улице Пионерской, в два часа ночи двадцать минут горело ярким пламенем одно окно на последнем этаже девятиэтажного дома. Два человека, не считая собаки, пытались совместными усилиями выстроить на территории отдельной квартиры гармоничные семейные отношения. Не получалось. Но пытались.
Супруги разошлись по разным комнатам спать. До утра Громов и Комисар глаз не сокнули.
Вик остался лежать в коридоре. Его одолевала мелкая дрожь, он боялся пошевелиться, напомнить о себе, чтобы не вызвать очередную ударную волну семейного цунами. Непросто быть собакой, когда судьба определила тебе место строго в коридоре. А как заслужить право у высших сил материализоваться в следующей жизни по человеческому образу и подобию, Вик не знал. Он страдал, как умел по-собачьи. Пес глубоко вздохнул. Налево комната хозяйки, направо мастерская – хозяина.
Мастерской Саша Громов называл большую комнату в их двухкомнатной квартире, куда частенько захаживали творцы: поэты, художники, музыканты, чтобы поговорить о высоком искусстве и выпить за трудовые Женькины деньги хорошего коньяка. Если денег мало, интеллигенты лакали литрами пиво и закусывали его вяленными протухшими бычками. Они, как дети, мечтали о дорогой вяленой рыбе, но для этого необходимо, в их представлении, разбогатеть. В Женькином понимании – заработать. Такое несовпадение творческих взглядов на прозу жизни…