Революция чувств
Шрифт:
Одно единственное слово, родственники. Одно, единственное слово сработало, как детонатор. Если бы Женька знала, если бы она могла предположить, как изменится ее собственная судьба после выпущенного в свет, рожденного из ее уст единственного слова – родственники.
– Родственники говоришь! – Стерва побагровела. На секунду Женьке показалось, что у нее случился инсульт, обширный, а в голове погибли остатки здравого смысла.
– Родственники! А вы с Благовой действительно родственники, близкие, родные.
– Послушай, Танька, – перебила ее Комисар, – мы с Благовой по одну строну баррикады, за власть, ты – за оранжевых, но это не означает, что мы враги. Неужели мы поссоримся на почве политики? Глупо!
– Ты не поняла, политика здесь не причем, – на удивление,
– На кого похож этот ребенок? На кого?
Наташка Благова не успела перенести личные вещи в кабинет главного редактора, о чем сейчас пожалела. Она намеревалась выхватить из рук Стервы фотографию любимого Саньки, но Стерва намертво вцепилась в портрет ее сына.
– Отдай мне сына, – кричала Наташка Благова, как будто, ее ребенку грозила смертельная опасность, речь шла всего лишь о фотографии. Стерва вскочила на стул, как школьница, вытянула руку в вверх и продолжала кричать Женьке:
– На кого он похож? На кого?
У Стервы съехала крыша, если бы она себя видела со стороны, подумала Женька. Толстая тетка с фотографией в руке, прыгает на стуле, как будто рядовой офисный стул выдержит ее вес. Женька внимательно посмотрела на Наташку Благову. Главный редактор обливалась слезами и молила Стерву возвратить ей фотографию сына. Достаточно цирка на сегодня, подумала Женька Комисар. Если б она знала, что в эти скорбные для офисной мебели секунды, чувствовал стул…
Стерва с грохотом рухнула на пол, стул развалился. Стекло, в обязанности которого входило оберегать от пыли и грязи фотографию Наташкиного сына, разбилось на непристойное количество мелких осколков, уцелела только рамка. Стерва застонала, часть осколков с остервенением впились в толстое запястье ее руки. Фотография потеряла защиту в виде тонкого стекла, сохранить тайну ребенка ей не удалось. Текла кровь, рука болела, но Стерву боль не остановила. Наоборот.
– Этот ребенок похож на Громова, Наташка спала с твоим мужем или ты не знала, Комисар? Или ты, как настоящая подруга знала и молчала? – нанесла сокрушительный удар Татьяна Васильевна Стервозова.
Женька Комисар подняла фотографию с пола, освободила изображенное на ней лицо ребенка от грязи и стекла, и с особым пристрастием стала рассматривать знакомые ей черты. Похож ли этот ребенок на ее мужа, она не знала. Мальчику достались в наследство Наташкины губы, ее цвет волос, оттопыренные большие уши.
Месяц назад Женька случайно встретила мужа в детском мире, он покупал игрушку для маленького Саньки. Муж смутился, а потом пристыдил Женьку, что она забыла о дне рождения сына своей лучшей подруги. Женька искренне извинялась и радовалась, что муж оказался заботливым и чутким. Комисар убеждала себя, что его забота о чужих детях это следствие отсутствия собственных. В ее голове прояснялось. Ребенка Благова назвала Санька, как и ее мужа. Случайность?
– Наташа, я хочу знать правду, это сын Громова? – спросила Евгения Комисар у Наташки Благовой.
Стерва застыла в напряжении. Ей хотелось знать правду, три года мучилась в догадках. Хорошо зная Наташку Благову, она понимала, мужчина, от которого Наташка родила ребенка, не транзитный. Этот мужчина из их среды, из их круга. Стерва руководит службой информации, а значит должна все про всех знать, это аксиома и обжалованию не подлежит.
– Вы хотите знать! Вы изводили меня три года вопросами. Чей это сын? Вам так интересно знать. Да, это сын Громова. Довольны? Радуйся Стерва, я плохая, я гадкая. А ты честная, честь и совесть службы информации, – выкрикнула Благова и убежала из эпицентра конфликта прочь, громко хлопнув дверью. Дверь, шокированная поведением трех подруг, ультимативно заявила:
– Я знала, что бабы дуры, но чтобы настолько!
Наташка Благова не знала, как смотреть в глаза Женьке Комисар, как ей рассказать, что произошло. Прошлого не вернуть. Ребенка она любит и счастлива, что он есть.
Кто
31 октября – 2004 года ничья. Так можно охарактеризовать результаты первого тура голосования. Кто станет хозяином тайги под названием Закраина? Виктор Юбченко или Виктор Япанович? За Юбченко отдали голоса 39,87 % закраинцев, за Япанович 39,32 % приверженцев действующей власти. Огласили и дату второго тура – 21 ноября. Остальные цифры и подробности президентской избирательной кампании бабу Дусю не волновали. Она хотела знать дату, когда политическое безобразие закончится. Портретами политиков обклеены дворы. Мусорные баки пестрят знакомыми лицами, не говоря о входных дверях в подъезды, лавочках, столбах, детских качелях. Досталось и владельцам легковых машин, которые беспечные хозяева в ночь голосования оставили без присмотра на улице. Деревьям избежать предвыборной агитации тоже не удалось, их ветви густо украшены оранжевыми и синими ленточками. Согласно действующему в Закраине закону, в день голосования необходимо снять всю предвыборную агитацию. Конкурентам нагадить – дело правое, поэтому оппозиционные агитаторы в ночь подсчета голосов на избирательных участках вывесили на деревьях синие ленточки, а представители партии власти украсили ветки оранжевой символикой.
– Нет, ну цирк. Настоящий цирк! – громко высказалась баба Дуся.
Утро выдалось тяжелым, как после политического похмельного синдрома. Баба Дуся настойчиво уничтожала ненавистную ей предвыборную агитацию. Вот поллица Морозко, а это нижняя челюсть Юбченко, узнавала политиков старушка. И резко срывала очередной портрет, недобросовестно приклеянный агитаторами к забору детской площадки. Слипались глаза, ноги отказывались идти, хотелось спать, есть. Хотелось, чтобы выборы в Закраине случались реже, а зарплата за каторжную работу выдавалась чаще, мечтала баба Дуся, вяло орудуя метлой.
– И почему я не курю? – возмутилась старушка.
У курильщиков всегда есть перерыв, сокрушалась Евдокия. Поработали, покурили. А я мету без остановки, словно робот. Нет, я не робот, отдохну. Увидев ближайшую лавочку, Дуся, не раздумывая, пришвартовалась.
Старушка уселась на жесткой лавочке как можно комфортнее, вытянула вперед больные ноги, запрокинула вверх голову и стала смотреть, как по небу плывут бесформенные облака. Эта привычка у нее осталась с детства, наблюдать, как там, высоко-высоко существует параллельный мир природной гармонии, добра, душевного равновесия. Слава Богу, подумала баба Дуся, там, на небе, нет политиков, нет выборов, нет мусора, нет грязи. На небе прозрачно, чисто, а главное честно. Если оно хмурится – идет дождь, если радостно – светит солнышко. Здесь, на земле, вечная борьба за кусок хлеба, деньги, власть. Богатые люди живут в призрачном мире благополучия, боятся потерять звездный статус, миллионы, власть, а бедные закраинцы – думают о хлебе насущном. Бытие, мысленно сокрушалась старушка. Вот, мы голосуем из года в год за кого? За богатых, благополучных, сытых. Выбираем их в президенты, в депутаты. Богатые люди решают наши проблемы – простых, бедных людей. Не смешно ли! Откуда им знать, как прожить на 750 закраинок в месяц, половину от этой суммы необходимо отдать за коммунальные услуги, а на вторую половину питаться, одеваться, лечиться. Разворовывая казну, богатые решают проблемы бедных за счет бедных. Мы их выбираем каждые пять лет, какой богатый лучше, какой из них добрее? Почему мы так живем? Несправедливо! Да уж! – глубоко вздохнула баба Дуся.
Вдруг она заметила, как маленькое облачко на небе убегает от большого облака, которое намеревается маленькое проглотить. Старушка оживилось, протерла руками глаза, чтобы лучше видеть трагедию, разыгравшуюся в поднебесье. Крохотное прозрачное облачко напоминало бабе Дусе плохо одетого и вечно голодного закраинца, а жирное, темное, большое – земных политиков.
– Правее, уходи вправо, слева еще одно большое, оно тебя съест, – выкрикнула старушка. Она, как девочка, вскочила на лавочку и стала лихорадочно махать руками, указывая путь маленькому, жалкому облаку.