Революция чувств
Шрифт:
– Как к вам попали эти бумаги? – сдавленным от волнения голосом спросил Александр Куликов. Ответа не последовало.
Расправившись с бутербродами, Ковбасюк приступил к пожиранию конфет. Он жадно глотал их без остановки, кофе закончился. Куликов гостеприимно подвинул свою чашку гостю. Оппозиционер спасибо не сказал, сразу стал пить чужой кофе.
Тьфу, какая гадкая, жирная крыса, глядя на Петра Антоновича, подумал Александр Куликов, но сейчас не это важно.
– Петр Антонович, вы, не ответили, как к вам попали эти документы?
– Вы сами знаете ответ на этот непростой вопрос, ваши комиссары, – многозначительно сделав
Александр Куликов перехватил инициативу.
– Петр Антонович, вы лично пришли с этой информацией ко мне или за вами стоят люди из оппозиционного штаба? – поинтересовался Александр Куликов.
– Лично. Я хочу половину, – Ковбасюк резко отодвинул коробку с остатками конфет, его лицо побагровело, речь зашла о деньгах.
Петр Антонович достал из папки еще один лист и протянул его Куликову.
На листке бумаги напечатано несколько цифр, которые Александр Куликов знал наизусть. Эти цифры обнажали истинную картину движения финансовых потоков в сфере местных средств массовой информации.
Расценки, по которым Женька Комисар составляла бюджеты на размещение предвыборной агитации в местных СМИ, завышены на 5–7 %. Эти расценки ей предоставил Пиар-Центр по согласованию с единственным человеком, его руководителем, Александром Куликовым. Если расценки Пиар-Центра совпадали с ценами на услуги в СМИ, значит путаница происходила с тиражами, количеством вышедших в эфир сюжетов и т. д. Путаница стоила денег и немалых. Если бы Ковбасюку не попали копии отчетов по СМИ, жирная крыса, которая в денежных махинациях претендует на роль финансового гуру задорожной губернии, никогда бы не догадалась об истинном положении дел в Пиар-Центре. О схемах и схемках, обогативших Сан Саныча Куликова.
Мозг Александра Куликова работал, как швейцарские часы, секунда в секунду фиксируя время, информацию, реакцию оппонента. Жирная крыса знала все, она хитра, коварна и жаждет больших денег. Если Куликов денег не даст, он лишится честного имени, а значит всего. Клиенты не станут с ним иметь серьезные дела.
– Я хочу половину и сейчас, – часто и глубоко дыша, просипел Петр Антонович.
– Если сейчас, тогда 30 %, и больше мы не встречаемся, во всяком случае, до конца предвыборной кампании. Вы, Петр Антонович, тоже не без греха? Через вас какие финансовые потоки проходят? – злился Александр Куликов.
– Проходят, а факты у вас есть? Такие отчеты, сколько пришло, сколько ушло, сколько на карман попало. Сорок пять процентов. Я не шучу. Мне нужны не слова, бабки. Слышишь, Куликов, бабки и сейчас, – Ковбасюк нервничал и этого не скрывал.
– В моем сейфе таких денег нет. Могу наличными дать 30 %. Сейчас. Или переносим наш разговор на завтра.
Завтра, подумал Ковбасюк, ты меня закажешь, завтра
Александр Куликов подошел к двери и закрыл ее на ключ, изнутри рабочего кабинета. Он понимал, или они сейчас договорятся или… Ковбасюка выпускать из кабинета нельзя, крайне опасно.
– Петр Антонович, мы оба рискуем в этой непростой ситуации, вы фактически пришли договариваться к политическим оппонентам. Признаю, я допустил ошибку, раз эти документы к вам попали. Тридцать процентов, и ударим по рукам. Останемся партнерами. Вы правильно сказали, кто знает, как сложится политический сценарий дальше. Может, уже завтра мы с вами, Петр Антонович, окажемся вместе в одном информационном окопе, вы как финансист, я как политтехнолог. И нам, как сейчас, придется договариваться. Вы не хотите, чтобы я затаил обиду. Виноват, значит, придется отвечать собственными деньгами, – Куликов в душе свирепствовал, его бы воля, он бы из Ковбасюка колбасу советского образца сделал, и знак качества на самое видное место поставил. Сан Саныч терпел, он собрал остатки здравого смысла и хотел одного, скорее закончить торг. Скорее закрыть дверь кабинета и никогда больше в жизни не видеть эту мерзкую, жирную, противную рожу.
– Не пудрите мне мозги, я вам и так бонусом 5 % уступил, – торговался, как на рынке, Ковбасюк.
Невольными свидетелями безоговорочного падения нравов стали недоеденные Ковбасюком одиннадцать шоколадных конфет. Конфеты ехидно хихикали, неприлично шушукались и от жаркого спора двух разгоряченных мужиков потихоньку таяли. Еще бы! Одинадцать шоколадных конфет с ореховой начинкой могли смело претендовать на футбольную команду в полном составе, но уж никак не на статус невольных свидетелей финансовой махинации. Каждая конфета понимала, после сделки преступники безжалостно расправятся с ними. Кому нужны свидетели?!!
Аргументы исчерпаны, от мирного диалога хозяин кабинета и его гость перешли к высоким тонам. Мужики нервно размахивали руками, шипели, устрашающе топали ногами. Итог, один из хищников финансовых махинаций побеждено упал всем телом в кресло и стал нервно отправлять себе в рот по две конфеты. Шоколадные заложники открыто возмущались нетактичным, бесчеловечным, точнее бесконфетным, поведением гостя. Не в силах что-либо изменить. От рождения конфеты наивно полагали, что люди ели шоколадные изыски исключительно для наслаждения, оказалось, они просто гасили минутный невроз. Мир людей и конфет существовал параллельно. Шоколадные конфеты видели и слышали, что говорили люди, а орущие мужики – нет, в их жизни многое напоминало расплавленную коричневую массу, но с иным, неприятным запахом.
Сидя в мягком удобном кресле, Петр Антонович безжалостно приговорил последние две конфеты. Он хотел денег, как хотят женщину, которая тебе не принадлежит. Денег, денег, денег скандировала его финансовая душонка. Несговорчиво бурчал желудок, после шоколадных конфет Ковбасюку еще больше захотелось есть. Терпение лопнуло, финансист первым вывесил белый флаг.
– Ладно, Сан Саныч 35 % это мое последнее слово. Точка. Слышишь, точка жирная, реальная, окончательная, – еле дыша, сказал Ковбасюк.