Революция чувств

Кураре Зоя

Комисар мужественно переносила домашние посиделки с неприятным рыбным запахом в квартире, другое дело натурщицы. Пиши их на природе, просила она мужа, нет, Громов тянул голых моделей домой. Они, видите ли, творили, именно тогда, когда Женька вкалывала до седьмого пота на работе. Комисар страшно злилась, ругала мужа, но поделать ничего не могла. У Александра Громова имелось железное алиби, он художник. Спасибо Викуше, мысленно поблагодарила пса Женька Комисар, на одну пышногрудую натурщицу в их творческом доме с сегодняшнего дня стало меньше.

Женька Комисар редко

заходила в мастерскую мужа, ее перестало интересовать его творчество, приносившее время от времени жалкие гроши. Но то, что она увидела на холсте, когда в их квартире после аварийного отключения наконец появился свет, повергло ее в полный шок.

– Господи, за что? – прошептала от волнения пересохшими губами Женька. С холста прямо на нее, без тени стеснения и элементарного житейского стыда смотрела обнаженная рыжая девка. Она держала в руках оранжевый флаг, на котором большими буквами криво написано ТАК-ТАК! Глядя, на произведение, очень далекое от искусства, создавалось впечатление, что натурщица выступает в роли незащищенного хрупкого корабля попавшего в девятибалльный шторм, а надежда на спасение заключалась в оранжевом парусе.

Присмотревшись, Женька заметила, что море состоит из лиц людей, недовольных повседневной жизнью. Картина не окончена.

– Ну как? – спросил Александр Громов пытаясь помириться с женой.

– Что это за гадость?

– Эта гадость, между прочим, пятьсот долларов стоит! – с гордостью произнес Громов.

– Не может быть, – вышла за пределы гавани терпения Женька Комисар. – А я тебе предлагаю семьсот, я покупаю у тебя эту картину.

– Какие мы богатые стали. Картина не продается, – заважничал Громов, наконец-то и Женьке от него что-то нужно.

– Кто тебе заказал намалевать эту дрянь? – не унималась Женька Комисар.

– Кто, кто? Один важный перец из оппозиционного штаба. Больше ты от меня ничего не услышишь, ни явок, ни паролей. Я товарищей из штаба «Наша Закраина» не сдаю.

– Что, ах ты х-художник, мать твою, – забилась в истерике Женька.

– Мою маму попрошу не трогать, – решил поиздеваться над благоверной муженек.

– Ты, знаешь, на каких людей я работаю? – не унималась Женька Комисар, – Да меня с работы выгонят, если узнают, что ты на оранжевых рисуешь.

– Значит, у тебя работа?

– Да!

– А у меня тогда что? – перешел на фальцет художник – Я разве не работаю?!

– Да у тебя одноразовый заработок, а у меня постоянная занятость. Если меня пнут под зад коленкой, что ты завтра жрать и пить с дружками будешь?

– Куском хлеба меня попрекаешь! – завыл, как раненый зверь, Сашка Громов.

– Попрекаю, – безапелляционно заявила Женька, – раз я кормилица семьи, значит последнее слово за мной.

Удар Громову нанесен ниже пояса, это могло означать только начало войны. Войны между женщиной и мужчиной, войну между словом и тюбиком краски, войну между «оранжевыми» и «бело-голубыми». Эта война сначала вспыхнула в отдельно взятой квартире на девятом этаже типового многоэтажного дома в городе Задорожье, а затем запылала «оранжево-синим» пламенем на территории всей страны,

любимой Закраины.

Светало. Задорожцы мирно спали в теплых постелях, не подозревая, что завтра их жизнь круто изменится. И каждый из них вне зависимости от возраста и социального статуса сыграет важную роль в одноименной политической пьесе под названием «Революция чувств».

Жирная крыса

Петр Антонович Ковбасюк похож на толстую жирную крысу, которая беззаботно живет на собственном складе самого крупного в Задорожье гипермаркета в течение 43 лет. Крыса привыкла жить на широкую волосатую ножку нестандартного для мужской особи тридцать седьмого размера, она ежегодно отдыхает на дорогих европейских курортах, обновляет автомобили, предпочитает приобретать эксклюзивную мебель для загородной норки.

Петр Антонович сердился, но ничего поделать не мог, с годами ему просто пришлось смириться с близкими и сослуживцами, которые за глаза его бесцеремонно называют «жирной крысой». Он согласен просто на крысу, в конце концов это умное животное, но безжалостное определение «жирная» больно ранило его сердце, желудок, увеличенную печень.

Доморощенный психоаналитик, которого Ковбасюк собственноручно прикармливал каждый месяц, компетентно заверил его, что жирной крысой Петра Антоновича называют заслужено.

Первое – крыса хитрое домовитое животное, она тянет все в дом, что плохого? Больше хорошего.

Второе – жирная, значит породистая, не такая, как остальная тощая, серая масса. После подобных психоаналитических выводов дипломированного специалиста Петр Антонович мысленно успокоился, но в крысиной его душе переодически мерзкие кошки скребли.

О кошках. Их Ковбасюк на подсознательном уровне не любил, зато волочился за каждой встретившейся на его жизненном пути двуногой кошечкой в юбке.

Первую в своей жизни короткую юбку под покровом ночи ему удалось снять с одноклассницы Наташки Благовой. Петр Ковбасюк помнит мужскую, настоящую ночь, как будто это случилось вчера. Юбочка, сшитая Наташкиной бабушкой из дешевого сатина белого цвета в провокационно красный, крупный горошек. Почти двадцать лет назад, темной ночью на колхозном поле среди бесформенных скирд свежей соломы, он впервые в жизни узнал, как сладко и влажно бывает под девичьей юбкой. Именно на ней при его непосредственнном участии появилось несколько красных пятен, не вписывающихся в гороховый ситцевый орнамент.

Наташке Благовой исполнилось шестнадцать лет. Последняя отработка в колхозе «Светлый путь коммунизма», первая любовь, первый восход солнца, что встречали вместе. Последствия, неприкрытая зависть со стороны одноклассников и косые взгляды классной руководительницы, хромоногой старой девы.

Год напряженной учебы, выпускные экзамены, успешное поступление в вузы. Ковбасюк без колебаний выбрал торговый, Благова училась в гуманитарном вузе. Он любил деньги, она – поэзию Петра Вегина. Он не мог не выпить, изображая заводилу студенческой компании, она знала пофамильно всех актеров Большого в Москве.