Революция чувств
Шрифт:
Осень 2004 года беспощадно уродовала психику рядового обывателя, закраинцы выбирали президента Закраины. Деревья во дворе пестрели не только осенней листвой, но и за ночь, словно под Новый год оказывались, украшены оранжевыми ленточками. До Нового года так далеко!
Обнаружив на деревьях оранжевую символику, баба Дуся, оперативно побежала в родную жилищно-эксплуатационную контору, где она официально числилась дворником.
Начальник сидел в своем кабинете, сердитый, как черт. Остатки волос на отполированной временем лысине торчали с двух сторон, и напоминали рога старого, умудренного жизненным опытом оленя. Смеяться над карикатурным образом товарища Пузикова
– Что ж делать, Николай Кузьмич, сымать этот маскарад или как? Вы ж начальник, вам решать? – с порога закудахтала главный дворник улицы Пионерской.
– Ты мне этих вопросов не задавай, конечно, сымай.
– Вопрос политический, вот победит Виктор Андреевич Юбченко. Так?! – не унималась баба Дуся – А мы с вами Николай Кузьмич выходит новому, передовому, оппозиции мешали, выходит – враги народа. ТАК?
– Ты, Евдокия, мне здесь не ТАКАЙ. Я тебе так скажу! – не скрывая свой гнев от подчиненных, вещал на всю жилищную контору Николай Кузьмич Пузиков. – Я этих революционеров сам поймаю и ноги им повыдергиваю, развели мне здесь незаконную агитацию. Лично я за «голубых», и не позволю некоторым беспорядки нарушать!!!
– За «бело-голубых», – уточнила баба Дуся.
– Ну, ты сама понимаешь, обстановка непростая. Страна в опасности, она, ядрена в корень, разделилась на два враждующих лагеря. С одной стороны наша, родная власть – «Партия Губерний». С другой – оппозиция, не дремлет «Наша Закраина». Ох, эта оппозиция, еще покажет нам Кузькину мать. Дворники со всех участков жалуются, загадили территорию дворов оранжевой агитацией. Факт?
– Факт, – поддержала сторону начальства Евдокия.
– И вообще, Дуся иди, иди, работай, дорогой товарищ. Я вчера с кумом чуть не подрался, – вдруг неожиданно разоткровенничался с подчиненной Кузьмич. – Пятнадцать лет с ним дружу, а он крысеныш, к оранжевым примкнул, оппозиционную болезнь подхватил и честных людей заражает. Пятнадцать лет мы с ним из одной бутылки пили, детей его крестил. А он, представляешь Дуся, меня, Николая Пузикова заслуженного коммунальщика города Задорожья, закоренелым дармоедом окрестил. А сам, а сам-то хорош! Вчера я собственными глазами видел, как он прохожим в поддержку партии «Наша Закраина» на улице апельсины раздавал. Я круглый год картошки досыта поесть не могу, а они мне Америку и Европу с апельсинами под нос суют. На, мол, Кузьмич, ешь апельсины, рябчиков жуй. Буржуины!!!
– Вы не переживайте, Николай Кузьмич, я все ленточки сыму, все плакаты сорву. Я этих рябчиков и политических агитаций, ох как не перевариваю, – перешла на шепот баба Дуся…
Это в кабинете у Пузикова баба Дуся казалась тише воды, ниже травы, а на вверенной ей территории она слыла грозой местной детворы.
Уважали и немного побаивались ее взрослые, единственное, с кем возникали у старушки конфликты дворового масштаба так это с местными животноводами. Так баба Дуся называла людей, которые содержали в квартирах кошек, разных хомячков и собак. Кошки и хомячки – дело личное, считала пожилая женщина, завели безмозглый комок шерсти, пожалуйста, нюхайте в собственной квартире, если других важных дел нет. Собаки – совершенно другое, они откровенно гадят, и не где-нибудь, а в центре двора, прямо на территории зеленой зоны.
После тяжелого напряженного разговора с Николаем Пузиковым бабе Дусе страшно захотелось уйти куда – подальше. Уйти не только от начальника, но и от политических страстей, в которых она мало, что смыслила. И приступить непосредственно к любимой работе дворника.
– Господи, какая куча, хотела бы я знать, какой слон так нагадил?! – бесцеремонно провыла, как хорошо отлаженная автосигнализация, стоя посредине двора главный дворник улицы Пионерской.
Куча нарисовалась знатная, она выскочила, словно бородавка на видном месте. Слава Богу, не на чьем-то уважаемом лице. Евдокия наклонилась, приняла рабочую позу и поняла – от политики ей, простому, честному, рабочему человеку, не уйти. Политический бомонд Закраины лежал у ее больных остеохондрозом ног. Вот они, кандидаты в президенты великой и могучей страны один лучше другого, смотрят на рядового дворника понимающими глазами с красочных, глянцевых листовок.
– Жалко выбросить! Сколько это денег стоит?
Ответа на актуальный вопрос баба Дуся не получила. Во дворе царила тишина.
Только эхо по-дружески поддержало ее рачительную натуру, но через секунду предательски скрылось за бетонными спинами многоэтажных домов.
– А ленточки энти оранжевые по всему городу висят. Сколько ткани изрезали ироды! – никак не могла угомониться повелительница казенной метлы.
Вспомнилось бабе Дусе, как после войны она ходила на танцы в клуб.
Не в фуфайке же ей перед местными парнями красоваться! Тогда им с подружкой десяти сантиметров не хватило, что бы пошить из небольшого куска ткани простенькое ситцевое платьице. Юные закройщицы на свой страх и риск распороли ночную сорочку, чтобы обшить кружевами подол единственного нарядного платья. Ностальгические воспоминания бабы Дуси, которыми она любила поделиться с жителями Задорожья, ей самой казались неисчерпаемыми. Прожить на свете семьдесят лет! Она помнила Советский Союз, колбасу по два рубля двадцать копеек, первую неразделенную любовь, рождение сына. Она могла многое поведать жестокому миру, плотным кольцом окружившему ее сгорбленную фигуру с казенной, подранной метлой.
Вдруг ее сокровенные воспоминания прервал громкий, пронзительный, отвратительный лай.
Вик выскочил на улицу и решил сразу поделиться радостью с обитателями родного двора. Он жил, как Карлсон – на крыше, на девятом этаже железобетонного монолита. Все время, пока лифт неторопливо вез пса с хозяйкой на первый этаж, где проживал его не добрый друг баба Дуся, он изо всех собачьих сил терпел. Бабой Дусей пса пугали с раннего детства. Домочадцы заметили, что Вик ее панически боится, поэтому в воспитательных целях напоминали о существовании злого дворника Евдокии. Они не знали, что при первой встрече баба Дуся пригрозила неопытному в житейских делах щенку, что сдаст его на мыло, если он намерен гадить во дворе. С тех пор Вик невзлюбил мыло и страшно боялся им стать. Он научился, бережно относится к территории двора, и знал, что «это» можно делать только за старыми гаражами. Сегодня добежать к заветным проржавевшим домикам, где ночуют легковые автомобили, ему не судилось. Ближайший куст спас Вика от общественного позора и осуждения. Увидев спасительные заросли можжевельника, пес автоматически поднял левую ногу и с большим удовольствием совершил привычный собачий ритуал, в непосредственной близости от детской площадки. Хозяйка нервно озиралась по сторонам. «Ничего, прорвемся», – успокаивал ее и себя стаффордширский кобель.