Революция чувств
Шрифт:
– Что видно? – нервно поинтересовалась Букашкина, она любила сунуть некрасивый, как у Буратино нос, в чужие дела.
– Пьет, – констатировал Котов.
– Пьет, – занервничал Косой. Сантехник, не раздумывая, подошел к двери начальника жилищно-коммунальной конторы, локтями растолкал коллег, толпившихся у замочной скважины, и стал динамично бить кулаками в дверь.
– Николай Кузьмич, у меня к вам важное дело, откройте, это я, Косой.
В ответ тишина.
– Нет, вы видели, – обратился за поддержкой к сотрудникам ЖЭКа сантехник, – пьет в одиночестве, как будто ему одному нужно опохмелиться. Заматерел начальничек,
– Слушай Косой, иди отсюда, пока я тебя, как паршивого котенка не выбросил собственными руками из нашей конторы, – разозлился Котов.
– Я-то пойду, – огрызнулся Косой, – я пойду, а вот если Пузиков в петлю с горя полезет, самим отвечать перед честным народом придется.
– Брысь, нечистая сила, – крикнула Букашкина вдогонку сантехнику.
Котов снова прилип к замочной скважине. По оценке профессионального плотника, замок необходимо смазать, видно невооруженным взглядом, изнутри он проржавел. К счастью, ржавчина не помешала рассмотреть Котову, что Николай Кузьмич пьет вторую поллитровку самогонки и при такой большой нагрузке на свой немолодой организм товарищ начальник еще шевелится. Кузьмич пил стакан за стаканом. Первоклассным самогоном Пузикова снабжала его любимая теща, живущая далеко от районного центра в глухой деревушке. Старушка не просто гнала крепкий первач, она настаивала его на разных травках. Бутылка нестандартной формы с темно-коричневой жидкостью предназначалась для особого случая. Этим летом напиток трудового народа теща Пузикова настояла на мяте, валерьянке и мелиссе.
Особый случай материализовался. Странно, тещино лекарство от нервов на Николая Кузьмича удивительным образом не действовало. Он искренне изумлялся и настойчиво продолжал пить. Стакан за стаканом.
Сегодня утром Пузикову позвонил из управления коммунального хозяйства его начальник, которого Николай Кузьмич боялся, как зубной боли и сообщил ему убийственную новость. Его сына Петеньку, студента пятого курса исторического факультета Государственного Задорожного Университета, вместе с другом работники милиции поймали за руку на месте преступления. Мальчишки бросали комья грязи в бигборды Виктора Япановича.
Пузиков до дна осушил очередной стакан и почувствовал, как на нервной почве у него заныли все девять зубов, которые он недавно вылечил и надежно спрятал под золотыми коронками. Николай Кузьмич сморщился от боли. Но сильней всего ныла его стареющая коммунальная душа. Ее пронизывала боль, острая, невыносимая боль. Пузиков продолжал наполнять очередной стакан тещиным самогоном. Ему придется выплатить немалые деньги рекламному агентству за нанесенный ущерб, и это не самое страшное. Сыну, вместе с другом, грозит отчисление из вуза. Пять лет Пузиков давал деньги на обучение сына. Хотел из него сделать культурного человека. И вот! Зачем Петька это сделал, ведь он не школьник, понимать должен. Как сынок осмелился влезть в большую политику, замарав грязью не только портрет уважаемого человека, он замарал честное имя отца. От этих скорбных мыслей Пузикову снова захотелось выпить. Он взял в руки граненый стакан и, решительно наполнив его, выпил. Хотелось умереть, чтобы ничего не помнить, ничего не чувствовать.
– Паразит, паразит, – стукнул по столу кулаком Пузиков. И безошибочно набрал номер домашнего телефона.
– Я сейчас приеду, – грозным голосом сказал Николай
Он нашел в себе силы остановиться, взял пробку и закрутил почти пустую бутылку. На бутылке советского образца большими буквами написано слово «Коньяк» и нарисованы пять звездочек. Николай Кузьмич взял шариковую ручку с красной пастой и дорисовал на этикетке недостающие, по его глубокому убеждению, две звезды. Он страстно поцеловал стеклянную тару и бережно отправил ее на хранение в нижний ящик рабочего стола. Бутылка ему дорога, как память. Он ею пользовался лет пятнадцать. Завтра Николай Кузьмич поедет к любимой теще, и та наполнит стеклянную тару спасительной жидкостью.
Как по команде, одновременно зазвонили три городских телефона. Кузьмич демонстративно скрутил им большой кукиш правой рукой и громко, выкрикнул:
– Уволить хотите заслуженного коммунального работника? Нет меня, работал Пузиков и весь вышел. – Вот вам, гадам, съешьте, – промычал вслух заслуженный коммунальный работник. Сильно пьяный Николай Кузьмич изловчился и скрутил трудовыми мозолистыми руками назойливым телефонам два неприличных кукиша. Телефоны не обиделись и продолжали вдогонку уходившему Кузьмичу бессмысленно трезвонить.
Со второго раза Николай Пузиков преодолел порог рабочего кабинета, шагнул в коридор, и сразу столкнулся нос к носу с Букашкиной. Она, не церемонясь, протянула начальнику тарелку с казенными пирожками, которые приобрела в столовой, расположенной в одном здании с их коммунальной конторой.
– С чем? – поинтересовался начальник.
– Капуста, картошка, – отрапортовала Букашкина.
Пузиков остановился и стал есть, пирожки показались ему вкусными. Тщательно пережевывая начинку, он смотрел на Букашкину помутневшими от самогона глазами и мысленно благодарил ее за своевременно доставленную закуску, а фактически, скорую помощь. Наверное, он неплохой начальник, если подчиненные в трудные минуты угождают ему пирожками.
– Что случилось, Кузьмич? – ласково поинтересовалась Букашкина.
– Не спрашивай, думаю, скоро у вас появится новый начальник.
– Бог с вами, Кузьмич, что вы такое говорите, – искренне сокрушалась Букашкина.
– То и говорю, мы все нынче по самое горло увязли в политике. Как бы не утопиться, – философски сказал Кузьмич. Он обиженно махнул рукой, на секунду замер, пристально посмотрел на Букашкину. Затем так же страстно, как и тещину бутылку самогонки, Кузьмич поцеловал женщину в ее самое уязвимое место, в горлышко. От неожиданности Букашкина ойкнула, ее лет, уже не вспомнить сколько, никто не целовал в морщинистую шею, да еще так страстно.
– Спасибо, душа моя, – сдавленным голосом прорычал Николай Кузьмич и, очень сильно шатаясь, пошел к выходу. Самогон стал действовать, но Букашкина, как настоящая женщина, уверяла себя, что ее немолодое тело еще способно вскружить голову мужчине. И какому! Она приложила правую руку к левой груди и почувствовала, как аритмично забилось ее сердце. Господи, что это? Мысленно обращаясь с непростым вопросом к высшим силам, поинтересовалась Букашкина. Любовь ла-ла-ла, любовь ла-ла-ла донеслось из радиоприемника, женщина на цыпочках подошла к закрытому кабинету Пузикова, слова незатейливой песенки прозвучали отчетливей.