Революция, или Как произошел переворот в России
Шрифт:
Всюду господствовал полный порядок и оживление. Местной полиции, кроме двух-трех урядников, станционных жандармов, исправника, никого и не было на станции. Я не знаю, было ли уже известно всему народу о создании «временного правительства», но железнодорожная администрация из телеграммы Бубликова {111} должна была знать о переменах и распоряжениях Государственной Думы, тем не менее все было по-прежнему, и внимание к поезду особого назначения полное.
Невольно думалось об этой разнице в отношении к Царю среди простого народа в глубине провинции, здесь в Ст. Руссе, и теми революционными массами Петрограда с солдатскими бунтами, благодаря которым Государь принужден вернуться с своего пути в Царское Село.
111
В работе Виктора Брачева «Победоносный Февраль» 1917 года: масонский след» имеются такие строки: «Что касается А. А. Бубликова, то его роль в истории с блокированием
День стоял ясный, уже чуть-чуть чувствовалась весна. Наши поезда шли спокойно, без малейших затруднений. Единственное изменение в нашем движении было то, что мы шли тише, так как не был известен путь и надо было уменьшать скорость. Кроме того на паровозе находились офицер железнодорожного полка с двумя солдатами. Как я сказал выше, свитский поезд шел сзади «собственного», но на ст. Дно, которую прошли совершенно спокойно, мы обогнали Царский поезд, дабы к Пскову подойти раньше.
Когда мы проходили на ст. Дно мимо «собственного» поезда и некоторые из нас стояли на площадке вагона, то дворцовый комендант вышел из своего вагона, стал на подножку, приветливо помахал нам рукой и улыбаясь громко крикнул в мою сторону: «Надеюсь Вы довольны, мы едем в Псков». Вид у Владимира Николаевича был очень бодрый, веселый.
«Мне кажется, что «Дворком» уверен в благополучном исходе всех наших приключений и событий, иначе у него не было бы такого довольного вида», – сказал кто-то из нас, когда мы миновали Царские вагоны.
Первое марта, проклятый и позорный день для России {112} , уже кончался, когда мы после 7 часов вечера стали подходить к древнему Пскову. Станция темноватая, народу немного, на платформе находился Псковский губернатор, несколько чинов местной администрации, пограничной стражи генерал-лейтенант Ушаков {113} и еще небольшая группа лиц служебного персонала. Никаких официальных встреч очевидно не будет и почетного караула не видно. Поджидая подход Императорского поезда, многие из нас говорили с теми лицами, которые прибыли на вокзал для встречи Государя, но ничего нового мы не узнали здесь о событиях в Петрограде, да и все были очень сдержаны в своих речах. Губернатор сообщил только, что Псков пока равнодушно отнесся к событиям и в городе тихо. «Впрочем, мы на театре военных действий и у нас трудно было ожидать волнений», – добавил начальник губернии.
112
Фраза «Первое марта, проклятый и позорный день для России» подразумевает события 1 марта 1881 года, когда от бомбы «народовольцев» погиб реформатор и «Царь-Освободитель» Александр II (1818–1881).
113
Возможно, генерал-лейтенант Михаил Иванович Ушаков или Константин Михайлович Ушаков.
На вокзале народа мало, так как из Петрограда после революционных дней конца февраля поезда не приходили и пассажирское движение еще не установилось.
Около 8 часов вечера прибыл «собственный» поезд. Я и барон Штакельберг прошли в вагон лиц свиты. Мы застали всех в коридоре; тут был граф Фредерикс, К. Д. Нилов, князь Долгорукий, граф Граббе, С. П. Федоров, герцог Лейхтенбергский. Уже знали, что почетного караула не будет и Его Величество на платформу не выйдет. Спросили нас, что слышно о городе, спокойно ли там.
Государь на очень короткое время принял губернатора. Все ждали прибытия главнокомандующего Северным фронтом генерал-адъютанта Николая Владимировича Рузского. Через несколько минут он показался на платформе в сопровождении начальника штаба фронта генерала Юрия Никифоровича Данилова {114} (бывший генерал-квартирмейстер при великом князе Николае Николаевиче) и своего адъютанта графа Шереметьева {115} . Рузский шел согбенный, седой, старый, в резиновых галошах; он был в форме генерального штаба. Лицо у него бледное, болезненное
114
Данилов Георгий (Юрий) Никифорович (1866–1937) – генерал от инфантерии, в 1914–1916 гг. генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего, затем начальник штаба Северного фронта. Автор воспоминаний «На пути к крушению (Очерки из последнего периода русской монархии)» (Ганновер, 1928; Берлин, 1929).
115
Шереметьев Дмитрий Сергеевич (Димка Шереметев; 1869–1943) – граф, друг с детства Николая II. Флигель-адъютант Свиты императора (1896), полковник л. – гв. Кавалергардского полка (1896). С 1915 г. состоял при Государе в Ставке. Был женат на Ирине Илларионовне, урожденной графине Воронцовой-Дашковой (1872–1959). После Февральской революции в отставке. В период Гражданской войны в ходе крымской эвакуации был выборным президентом Русского комитета, который представлял интересы русских беженцев перед английскими и французскими властями. В 1919 г. эмигрировал в Италию. Возглавлял ассоциацию кавалергардов в Париже. В 1926–1929 гг. председатель Союза русских дворян. Умер в Риме. Автор мемуаров.
«Теперь уже поздно», – сказал Рузский. «Я много раз говорил, что необходимо идти в согласии с Государственной Думой и давать те реформы, которые требует страна. Меня не слушали. Голос хлыста Распутина имел большое значение. Им управлялась Россия. Потом появился Протопопов и сформировано ничтожное министерство князя Голицына. Все говорят о сепаратном мире»… и т. д., и т. д. с яростью и злобой говорил генерал-адъютант Рузский.
Ему начали возражать, указывали, что он сгущает краски и многое в его словах неверно. Граф Фредерикс вновь заговорил:
«Я никогда не был сторонником Распутина, я его не знал, и кроме того Вы ошибаетесь, он вовсе не имел такого влияния на все дела»…
«О Вас, граф, никто не говорит. Вы в стороне стоите», – ответил Рузский, и в этих словах чувствовалось указание, что ты, дескать, стар и не в счет.
«Но однако, что же делать. Вы видите, что мы стоим над пропастью. На Вас только и надежда», – спросили разом несколько человек Рузского.
Ввек не забуду я ответа генерал-адъютанта Рузского на этот крик души всех нас, не меньше его любивших Россию и беззаветно преданных Государю Императору.
«Теперь надо сдаваться на милость победителя», – сказал он.
Опять начались возражения, негодования, споры, требования, наконец просто просьбы помочь Царю в эти минуты и не губить отечества. Говорили все. Генерал Воейков предложил переговорить лично по прямому проводу с Родзянко; на это Рузский ответил:
«Он не подойдет к аппарату, когда узнает, что Вы хотите с ним беседовать». Дворцовый комендант сконфузился, замолчал и отошел в сторону.
«Я сам буду говорить с Михаилом Владимировичем (Родзянко)», – сказал Рузский.
Я стал убеждать своего бывшего сослуживца по мобилизационному отделу генерального штаба генерала Данилова повлиять на Рузского.
«Я ничего не могу сделать, меня не послушают. Дело зашло слишком далеко», – ответил Юрий Никифорович.
В это время флигель-адъютант полковник Мордвинов пришел и доложил генерал-адъютанту Рузскому, что Его Величество его может принять. Главнокомандующий и его начальник штаба поднялись и направились к выходу.
«Вы после аудиенции у Его Величества вернитесь к нам сюда и сообщите о своей беседе с Государем», – говорили ему все.
«Хорошо, я зайду», – нехотя ответил Рузский.
После разговора с Рузским мы стояли все потрясенные и как в воду опущенные. Последняя наша надежда, что ближайший главнокомандующий Северного фронта поддержит своего Императора, очевидно не осуществится. С цинизмом и грубою определенностью сказанная Рузским фраза: «Надо сдаваться на милость победителя», все уясняла и с несомненностью указывала, что не только Дума, Петроград, но и лица высшего командования на фронте действуют в полном согласии и решили произвести переворот. Мы только недоумевали, когда же это произошло. Прошло менее двух суток, т. е. 28 февраля и день 1 марта, как Государь выехал из Ставки и там остался Его генерал-адъютант начальник штаба Алексеев и он знал, зачем едет Царь в столицу, и оказывается, что все уже сейчас предрешено и другой генерал-адъютант Рузский признает «победителей» и советует сдаваться на их милость.