Революция, или Как произошел переворот в России
Шрифт:
Чувство глубочайшего негодования, оскорбления испытывали все. Более быстрой, более сознательной предательской измены своему Государю представить себе трудно. Думать, что Его Величество сможет поколебать убеждения Рузского и найти в нем опору для своего противодействия начавшемуся уже перевороту, едва ли можно было. Ведь Государь очутился отрезанным от всех. Вблизи находились только войска Северного фронта под командой того же генерала Рузского, признающего «победителей».
Генерал-адъютант К. Д. Нилов был особенно возбужден, и когда я вошел к нему в купе, он задыхаясь говорил, что этого предателя Рузского надо арестовать и убить, что погибнет Государь и вся Россия. К. Д. Нилов не надеялся на какой-либо благоприятный поворот в начавшемся ходе событий.
«Только самые решительные меры по отношению к Рузскому, может быть, улучшили бы нашу участь, но на решительные действия Государь не пойдет», – сказал Нилов. К.Д. весь вечер не выходил из купе и сидел мрачный, не желая никого видеть.
Я пошел к нему. Нилов прерывающимся голосом стал говорить
«Царь не может согласиться на оставление трона. Это погубит всю Россию, всех нас, весь народ. Генерал обязан противодействовать этой подлой измене Ставки и всех предателей генерал-адъютантов. Кучка людей не может этого делать. Есть верные люди, войска и не все предатели в России».
К.Д. стал убеждать меня пойти к Государю и еще раз доложить, что оставление трона невозможно.
Мы долго ждали возвращения главнокомандующего Северным фронтом от Государя, желая узнать, чем кончилась беседа их между собою. Однако свита не дождалась Рузского. Он в 12-м часу прямо прошел от Его Величества к себе для переговоров по прямому проводу с Петроградом и Ставкой.
При этом первом продолжительном свидании Рузского с Государем сразу же определилось создавшееся положение. Рузский в настойчивой, даже резкой форме доказывал, что для спокойствия России, для удачного продолжения войны Государь должен передать престол Наследнику при регентстве {116} брата своего великого князя Михаила Александровича {117} . Ответственное министерство, которое обещал Царь, теперь уже не удовлетворяет Государственную Думу и образовавшееся «временное правительство», и уже требуют оставления трона Его Величеством. Главнокомандующий Северного фронта сообщил о согласии всех остальных главнокомандующих с этим мнением Думы и «временного правительства». По этому вопросу через генерала Алексеева достигнуто уже соглашение по прямому проводу между Ставкой Верховного и ставками главнокомандующих [5] . Верховное командование всеми Российскими силами необходимо передать прежнему Верховному великому князю Николаю Николаевичу. Рузский опять повторил то, что сказал ранее всем нам – «о сдаче на милость победителям» и недопустимости борьбы, которая, по его словам, была бесполезна, так как и высшее командование, стоящее во главе всех войск, против Императора. Государь редко перебивал Рузского. Он слушал внимательно, видимо сдерживая себя. Его Величество указал, между прочим, что он обо всем переговорил перед своим отъездом из Ставки с генералом Алексеевым, послал Иванова в Петроград. «Когда же мог произойти весь этот переворот», – сказал Государь. Рузский ответил, что это готовилось давно, но осуществилось после 27 февраля, т. е. после отъезда Государя из Ставки.
116
Регентство (лат. – правящий) – временное осуществление полномочий главы государства коллегиально (регентский совет) или единолично (регент) при малолетстве, болезни, отсутствии монарха.
117
Михаил Александрович (1878–1918) – вел. князь, младший брат Николая II, генерал-адъютант Свиты императора, генерал-лейтенант (с 1916). В 1899–1904 гг. – наследник престола до рождения цесаревича Алексея Николаевича. В 1898–1911 гг. служил в гвардии. Против воли императора в 1912 г. заключил морганатический брак с Н. С. Вульферт (урожденная Шереметевская, в первом браке Мамонтова, во втором Вульферт), которой позднее был дарован титул графини Брасовой. Имел сына Георгия (1910–1935), который унаследовал фамилию и титул матери. Михаил был вынужден проживать за границей, т. к. Государь запретил ему возвращение на родину, уволил с занимаемых должностей и подписал указ о передаче в опеку его имущества. Благодаря вмешательству матери, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, братья помирились. С началом Первой мировой войны ему было дозволено вернуться в Россию. На фронте в Галиции командовал Кавказской (Дикой) конной дивизией, позднее 2-м кавалерийским корпусом, награжден Георгиевским крестом за храбрость. В конце 1916 г. назначен генерал-инспектором кавалерии. 3 марта 1917 г. отказался принять Российский Престол до решения Учредительного собрания. Подвергался аресту Временным правительством в дни «корниловского мятежа», а также Петроградским ВРК во время Октябрьского переворота. По постановлению Совнаркома в марте 1918 г. выслан в Пермь. В ночь с 12 на 13 июня 1918 г. похищен и расстрелян чекистами в окрестностях Перми. В советской периодической печати появилось сообщение об его побеге.
5
Телеграмма генерала Алексеева Главнокомандующим по вопросу об отречении послана была 2 марта в 10 час. 15 м. утра, а ответы Главнокомандующих сообщены Его Величеству генералом Алексеевым того же числа в 14 час. 30 мин. (Ред.)
Перед Царем встала картина полного разрушения его власти и престижа, полная его обособленность, и у него пропала всякая уверенность в поддержке со стороны армии, если главы ее в несколько дней перешли на сторону врагов Императора.
Зная
«Если я помеха счастью России и меня все стоящие ныне во главе ее общественных сил просят оставить трон и передать его сыну и брату своему, то я готов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за родину. Я думаю, в этом никто не сомневается из тех, кто меня знает», – говорил Государь.
Государь в эту ночь, с 1 на 2 марта, долго не спал. Он ждал опять прихода Рузского к себе после его разговоров с Петроградом и Ставкой, но Рузский не пришел. Его Величество говорил с графом Фредериксом, Воейковым и Федоровым о Царском, и его очень заботила мысль о Петрограде, семье, так как уже с 27 февраля, т. е. два дня Его Величество ничего не знал и никаких сношений с Царским Селом не было.
Поздно ночью я вышел из вагона и пошел на вокзал. Там было пустынно, дежурили только железнодорожные служащие. Около Царских поездов стояли наша охрана, солдаты железнодорожного полка, спокойно и чинно отдавали честь. Полная тишина всюду и окончательное безлюдье.
Я взял извозчика и проехал в город. Ночь была звездная, морозная и безветренная. Улицы старого города безлюдны, дома мало освещены, только около штабов было несколько люднее и ярко светились окна и фонари. На какой-то колокольне пробило 2 часа, и я вернулся в поезд.
Неужели же я нахожусь в древнем Пскове вместе с Государем Императором и присутствую при обсуждении вопроса об оставлении Царем Российского престола в дни величайшей войны с немцами после того, как этот Царь, ставши предводителем Русской армии, накануне перехода в наступление и вся страна и весь народ уверены, что мы разобьем врага.
Два с половиной года я ежедневно вижу Государя, и все мы, стоящие около него, понимаем, какой это искренний, чуждый малейшей позы, простой, добрый и умный человек. Он не только знает Россию, не только беззаветно ей предан, но Он всю свою жизнь ей служил всем своим существом, без отдыха, забывая свои интересы. Он глубоко предан православию, Он понимает нашу историю, своего предка царя Алексея, любит солдата, народ, его обычаи и верования, любит наш русский уклад, эти древние храмы, Московский Кремль.
И все это оказалось ни к чему. Его заставляют передать престол отроку сыну и слабому, маловольному регенту – брату Михаилу. А у власти, явной власти, становятся случайные люди и среди них личный враг Царя Гучков, Родзянко и все эти лидеры «прогрессивного блока», мечтающие о министерских портфелях.
У нас в вагоне еще не спали и вели беседы о тех горьких минутах наших дней.
Псков
Четверг, 2-го марта {118} .
118
Император Николай II записал 2 марта в дневнике: «Утром пришел Рузский и прочел свой длиннейший разговор по аппарату с Родзянко. По его словам, положение в Петрограде таково, что теперь министерство из Думы будто бессильно что-либо сделать, т. к. с ним борется соц. – дем. партия в лице рабочего комитета. Нужно мое отречение. Рузский передал этот разговор в Ставку, а Алексеев всем главнокомандующим. К 2 1/2 ч. пришли ответы от всех. Суть та, что во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии нужно решиться на этот шаг. Я согласился. Из Ставки прислали проект манифеста. Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с кот. я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!» (ГА РФ. Ф. 601. Оп. 1. Д. 265).
В этот день Государь встал ранее обычного, и уже в 8 часов утра Его Величество сидел за письменным столом у себя в отделении. «С 6 часов слышно было, как Их Величество поднялись и все перебирали записки и бумаги», – говорил мне камердинер Государя.
Уже несколько дней все мы, и даже Его Величество, не знали, что собственно происходит в Царском Селе и самом Петрограде и насколько безопасна там жизнь наших семей и близких людей. Из слов Рузского о разгроме дома графа Фредерикса на Почтамтской улице видно было, что революционная толпа неистовствует в городе. С целью узнать что-либо о происходящем я послал моего денщика в Петроград, переодев его в форму хлебопеков Псковской команды. С ближайшим поездом он отправился в Царское Село и Петроград. Ему удалось доехать быстро по назначению и даже привезти всем ответы, но уже в Могилев, что значительно успокоило всех нас.
Привожу этот случай для показания, в какой обособленности были Царские поезда в эти дни и даже Государь не мог пользоваться телеграфом и телефоном.
В 9 часов должен был прибыть генерал Рузский и доложить Его Величеству о своих переговорах за ночь с Родзянкой и Алексеевым. Всю ночь прямой провод переносил известия из Пскова в столицу и Ставку и обратно.
В начале десятого часа утра генерал Рузский с адъютантом графом Шереметьевым прибыл на станцию и тихо прошел платформу, направляясь в вагон Его Величества.